..... После мероприятия Метихвостов сказал Лакину, что пить он ему не даст. И есть тоже.
-Харчуйтесь сами. У нас не столовая, да вы и не предупреждали меня о приезде - резанул он, - ночевать где знаете, не впервой.
Метихвостов повернулся и вышел. Его злило все - сорванная из-за погоды посевная, бесконечно сыплющиеся на голову противоречивые приказы, кампанейщина, страх. То закрыть кооперацию. То ее развить. То большой сельсовет. То малый. То химизация. То гипербеллины. То теплицу строить. То разобрать. То овцы. То бараны. С ума сойти. А сегодня, между прочим - Шаббат Гадоль. Великая суббота иудейского Песаха.
В доме тёти Анюты уже погасили свет. Остался тоненький огонёк свечи в глиняном стаканчике, который должен сам догореть без усилия. Давно ждали под вышитой салфеткой пластинки мацы с волнистыми краями, блюдо с петрушкой и бараньей лопаткой. Ксеня раскрыла самодельную книжицу из картонок, разрисованную ей еще в 7 классе специально для тёти.
На обложке лупилась огромная зеленая жаба с синими пятнами. Над жабьей спиной вились закорючки иврита - их Ксеня выводить не умела, просила Дину начертить - Агада шель Песах. Сказание о Песахе. История ухода евреев из Египта, где крестьяне тоже не имели паспортов и сгонялись на стройки.
Вот картина египетских казней - черные "пёсьи" мухи размером с аэроплан жалят фараона, вяло отбивающегося от них змеевидным наголовником. Погибшие первенцы лежат шеренгой как дрова. Тётя Анюта рассказала Ксене, что в зиму 1930 у них в селе тоже лежали трупы друг на друге. И закапывать их председатель запретил. Лежали, таяли. Только в мае приехали солдаты и кинули их в яму с известью. Так что Ксеня рисовала не Египет.
Красная, красная река - воды Египта окрасились в кровь. На берегу красной реки Ксеня изобразила горы черепов, на них - остроухую собаку, демона смерти. Уши собаки достигали неба. Страшная картина.
Моисей ведёт народ через Красное море. Расступились волны. Не все идут - боятся. Женщина закрывает себе глаза рукой и осторожно заносит ногу.
- Все знают, для чего мы здесь сегодня собрались? - весело спрашивает Метихвостов у Ксени.
- Мы празднуем свободу - отвечает Ксеня.
Дрожжи выметены из всех углов, крошки ссыпан птице. Ничего квасного, суп и то с клёцками из молотых обломков мацы.
Макарова задумчиво смотрит на свечу-
- А мне Москальков велел написать, что вы в Израиль собрались.....
- Я б уехала. Видит Б-г, уехала - признается тётя Анюта. - Там социализм, здесь оциализм. Я вдова. Труда не боюсь. Только как выехать?
- Магда Анатольевна, -вспоминает Макарова - через Польшу уехала. Вы ее застали же? Высокая, степенная. В клубе Липовецком концерты объявляла. А потом ее перевели под Воронеж. И вышла она там замуж второй раз за мелкую сошку по культпросвету, польского еврея. Он мальчишкой в 1939 году от немцев бежал.
- Ну и что? - удивляется тётя Анюта, - польский еврей такой же еврей. Кто его пустит?
- Слушайте! - Макарова нагнулась к тёте - у него остались польские документы, с орлом. И хотя возвращение беженцев уже кончилось, все равно отдельным лицам удается выезжать в ПНР, уж оттуда потом куда угодно. Поляки границу не совсем закрыли. Если кому уж очень надо - уедет в Израиль.
- Это совсем авантюра - возразил Метихвостов. Как и многие евреи по матери, он привык мимикрировать под окружающий мир. Глаза председателя сузились (работал в Киргизии). Кожа приобрела бледный оттенок. Речь обогатилась фрикативным "г", столь привычным в южных областях. О еврействе его знали, "субботникам" Метихвостов негласно покровительствовал. Без его воли никто бы в клуб ночью не шастал. Но на публике он изображал строгого начальника. Мог справку не выдать, скандал закатить за то, что у овцы зад грязный.
..... Идиллия Великой Субботы резко обрывалась за порогом тёти анютиного дома. У дверей клуба бродил неприкаянный Лакин. Он скучал и хотел есть, да кто ж впустит лектора атеизма в разгар религиозного действа?
Лакин вернулся в клубные сенцы, инстинктивно протянул руку к пахнущему колбасой свёртку на лавке. Он не знал, что слабый зрением Крыхин не просто переупаковал мышьяк. Он автоматически засыпал отраву в бумагу, к коей прилип недоеденный им кусок жирного хлеба. Ядовитый порошок пропитал поры хлеба, напоминая теперь по вкусу горьковато-соленое селедочное масло, которое Лакин пробовал в московском буфете.
- Странный вкус у этого хлеба - испугался Лакин, но все равно дожевал.
Крыхину после работы с ядами ему мерещилось, что все вокруг пропитано горьким мышьячным ароматом - река, облака, деревья, камни. Или это распускается миндаль?
- Ой! - вспомнил он, - Лакин не ел с утра, его, видите ли, тошнит! Отнесу-ка я ему тушёнки.
Крыхин влетел в сенцы, клуб ночью казался мертвым, никто не дышал.
- Почему Лакин не храпит? - забеспокоился он.
Стал в ужасе щупать тело коллеги, искал пульс и не находил. Валявшийся в углу обрывок плакатной бумаги с колбасным жиром не оставлял сомнений. Лакин уже не дышал.
....... Дальнейшее Крыхин помнил урывками. Он не хотел сидеть за Лакина. Это случайность, но у них были давно неприязненные отношения, ссоры и даже пару раз они дрались. В пьяном виде Лакин кидался на Крыхина, играя с ним в "корриду". Еще следствие непременно уцепится за то, что Крыхин раньше флиртовал с Макаровой, не вдаваясь в подробности, что то была просто болтовня двух немолодых людей, Макарова, к тому же, была вроде б замужем. Но кто ему поверит? Все мотивы налицо.