У города было лишь одно достоинство: он быстро закончился. Патруль у ворот вытянулся и отдал честь. Госпожа куда-то собралась среди ночи, не спит, радеет за Империю. Впору прослезиться.
Болото обнаружилось в лесу, где же еще ему быть. Точнее, в скоплении куцых деревьев, отчаянно пытающихся лесом стать. Обычное такое болото, вонючее, с комарами. И лягушки в нем обычные, и рогоз обычный. В нескольких милях к реке вяло тлеет самая обычная война. Ничего особенного.
Констанс спешилась и подошла к топи вместе с огнетворцами. Ничего особенного, только неясное чувство тревоги и низкий гул в ушах. Плавящий мозг, кажется, зарождающийся прямо в голове. И беспокойно ржущие, стучащие копытами кони. Это она. Брешь.
Кадоби тоже это почувствовали. Огромные, покрытые татуировками маги с заплетенными в косы иссиня-черными волосами встали по бокам от нее.
Дыры между мирами надо закрывать. И чем раньше, тем лучше, пока оттуда не вылезла клацающая клешнями нечисть или что-то похуже. И закрывать их способны лишь три объединивших усилия высших колдуна.
Втроем они взялись за руки. Полилось заклинание, сложное и длинное, на древнем забытом языке. Мир словно подернулся рябью, замерцал красными всполохами. Брешь сопротивлялась, словно живое существо, они всегда сопротивляются. Брешь, открытая демонами, мечтающими заселить наш мир и уничтожить. Дыры между мирами надо закрывать, потому что…
Кровь. Кровь в реке, багровеет небо, кто-то кричит, кони встают на дыбы. Отрубленные головы падают с неба, катятся в грязь, искаженные лица, глаз нет, из глазниц выползают змеи.
Бьет колокол, горит город. Черной крылатой тенью мир накрывает большая война. Война, которой никто не хотел, война, в которой никто не победит. Бьет колокол…
Кто-то падает с башни, кто-то очень важный. Падает, и вслед за ним, искрясь на солнце, летит сломанная корона. Бьет колокол…
Шаоме. Даа-Марис. Азу-Каан. Этого нет, это морок, будущее, прошлое, неважно. Ты на болоте, проклятом болоте и тебя затягивает в магическую ловушку. Туда, откуда не вернуться.
Назад. Надо идти назад. Почему так раскалывается голова? Назад…
- Ваша Светлость!
Небо наверху, грязь внизу, руки судорожно сжимают какую-то кочку. Рот заливает горячее и соленое. Последнее, что она помнит: надо идти назад. Надо ползти, судя по тому, что она на земле. Художника бы сюда: великая Императрица на этот раз не хромает, а ползет к светлому будущему.
- Ваша Светлость, вы в порядке?!
Бедняга Шаоме сейчас расплачется. Вот ведь доктор, всегда стыдно перед ним, когда лезешь в какую-нибудь авантюру.
- Великая Мать. - Теперь рядом с ней опускается Даа-Марис. – Вы рухнули наземь, подобно камню. Что случилось?
Лофт с трудом поднялась.
- Вы закрыли эту… магическую хрень?
- Да. Что с вами?
- Ничего особенного. Голова закружилась. Поедемте, надеюсь, к завтрашнему дню ткань реальности здесь больше не порвется.
;
Глава 4
Повелительница Магии все-таки уснула. Доползла до императорских (бывших королевских) покоев и рухнула на кровать. А поутру обнаружила Альберта, злого, как тысяча демонов и Иерам в придачу.
Принц уже успел облачиться в расшитый золотом алый камзол и напялить положенную наследнику престола диадему. В отличие от сестры, прозванной Темной Императрицей за любовь к практичным черным одеждам, Альберт демонстрировал свое величие там, где надо и не надо. Впрочем, несмотря на все старания, великим он все равно не выглядел. Интересно, а какой вид у нее после ползания по земле и стольких бессонных ночей? За ворота выйдешь, люди испугаются.
Констанс откинулась на роскошные подушки и закрыла глаза. Вот что приходит по утрам к тем, кто злоупотребляет хараши – пустота и тупая боль в висках. И разобиженные родственники.
- Ну? Выскажешься или будешь дуться молча?
Не стоит так говорить, но ее все достало. Свет, как ее все достало.
Альберт сжал кулаки, задохнувшись от возмущения. Так он делал в десять лет, когда сестра отбирала у него игрушки и заставляла заниматься прикладной магией. Ветки или шишки, если быть точной, какие еще игрушки могут быть у детей, скрывающихся в лесу. Отец, покуда был жив, багровел по поводу и без, и вся его гневливость передалась сыну. Маленькая Констанс, напротив, с детства удивляла всех вокруг хладнокровием и рассудительностью. Единственным человеком, способным вывести ее из себя, был младший брат. Прошла вечность, ничего не изменилось.