Ведьма обнаружилась на галерее. Старуха стояла одна и смотрела вдаль. А она ведь не старуха, понял я, вряд ли ей больше сорока пяти. Это лицо высушило горе, а не возраст. Что ж, у меня тоже горе – мне скучно и я напуган. А люди в горе уязвимы и должны утешать друг друга.
- Не помешаю?
Вещунья зыркнула на меня и ничего не ответила. Я осторожно встал рядом.
- Шириам, зачем вы помогаете королю? Лофт ведь освобождает магов, она воюет за вас, за ваши права.
Шириам зло сплюнула.
- За нас? О да, она, безусловно, так считает. Вот только ее так называемая освободительная война подарила нам Долгую Ночь. Мой сын жил спокойно двадцать шесть лет, пока с юга не пришла весть, что Иссиан объявил войну всему миру и скоро придет, чтобы разбить оковы на чародеях. Что явится Тафирская Ведьма с легионом солдат и перевешает здесь всех, а местные колдуны ей помогут. И люди обезумели от страха. Моего сына забили камнями, размозжили голову. Только за то, что он понимал в травах. Прошло четыре года, и где же Императрица? Где же свобода? Если она за кого-то и воюет, то за тех, кто по ту сторону Раады, на нас ей наплевать. Из-за таких, как она, нас и уничтожают.
Я сделал понимающее лицо.
- А Сидори?
- Сидори была его женой.
Вот, значит, как, семейный подряд обиженных. Не то чтобы я не догадывался, что у нашего Величества и, скорее всего, у всех других Величеств тоже, припасена в загашнике пара колдунов, но все равно оказаться в одной команде с чернокнижницами было странно. И опасно – любви маги ко мне не питают. И уж тем более я не хочу быть втянутым в разборки одних колдунов против других.
- Сочувствую вашему горю. У меня тоже нет семьи.
Уже полгода как нет. Да и не было, если быть честным, никогда не было.
- У тебя есть отец, - сквозь зубы буркнула чернокнижница.
Бабушка не спешит меня жалеть. Что ж, иное было бы странно.
- Максимильен де Лантор мне не отец.
- Он забрал тебя из дома призрения и воспитал, спас от нищего существования, ты должен быть благодарен, - выплюнула ведьма и отвернулась.
Воспитал. А потом выкинул из своей жизни, словно мусор.
- Спас? – я горько усмехнулся. – О нет, добрая госпожа Шириам, он и не думал меня спасать. Он увидел во мне «таланты, которые могут пригодиться», ни больше ни меньше. Так и сказал. Он никогда не был мне отцом и не скрывал этого. Он ни разу не навестил меня в тюрьме. И все же я люблю его. Ведь больше у меня в этом мире никого нет. Нет матери…
Я вздохнул и печально улыбнулся. Эта улыбка растопила бы самое черствое сердце.
Что-то впилось мне в волосы, и я полетел лицом в перила. Из носа хлынула кровь.
- Ты смеешь приходить ко мне и распускать свой лживый язык? Знаешь, что кричали люди, когда забивали моего сына камнями? Смерть чернокнижникам! Ты заставлял людей жечь нас на кострах, насаживать на вилы, превращал простых крестьян в чудовищ. Они собирались на площади, ты являлся к ним через этот шаморов камень и лгал, лгал, лгал. Они слушали тебя и шли убивать, те, кто еще утром сидели с нами бок о бок. Это ты убил моего сына, ты и Лофт!
Я пискнул, вывернулся и отшатнулся от старой карги. К счастью, та снова отвернулась, не предпринимая попыток разбить мне еще что-нибудь. Ладно, признаю, Шириам мне в мамочки не годится. Придется обрабатывать молодую.
Я сбежал с галереи, вытирая лицо. Нос не сломан, это хорошо, но кровь так и хлещет. Надо попасться в таком виде Сидори - женщины любят жалеть несчастных и прощать покаявшихся. Женская жалость — это практически любовь, а влюбленной можно наболтать все, что угодно.
Абсолютно случайно я свернул в направлении комнат громовержицы. Особняк негласно поделили на две половины: женщины не слишком жаловали друг друга, это я понял сразу. В западном крыле окопалась старая, в восточном – молодая, а я торчал посередине и как никогда остро чувствовал, что меня никто не любит. Пора было это исправлять.