Может, он потом и пожалеет, что не предупредил ребят. Но когда и кому было легче от пустых сожалений?
Глава вторая
1
Первую запись в путевом журнале сделал Тёма.
Он один помнил про этот пункт договора и записал на первой странице ежедневника в сером переплете в день перелета:
«15.05.200…
23.45 по Москве.
Вилла у моря на Канарах.
Запись ведет Артем Горбунов.
Паспортный контроль в Шереметьеве участники экспедиции, финансируемой фирмой „Артур“ с неизвестной целью, прошли без проблем. Паспорта, визы, авиабилеты оказались в порядке, что, учитывая скорость их подготовки, свидетельствует о том, что за всей этой затеей стоит серьезная организация.
Что это за организация, каковы ее цели и наша роль — неизвестно.
Ни в Шереметьеве, ни в аэропорте на островах представители фирмы „Артур“ не появлялись.
Мы дали водителю такси адрес, указанный фирмой „Артур“, и приехали на виллу. Охранник не пропустил машину на территорию виллы. Он провел нас в помещение, чем-то напоминающее ангар для ремонта катеров и яхт (стапели, инструмент и пр.). Попытки выяснить, что нам предстоит, ни к чему не привели. На наши вопросы охранник не отвечал, хотя мне показалось, что он русский, а значит — все понимает.
Спустя полчаса после пребывания в ангаре участники экспедиции В. Кирсанов и А. Татарский решили обследовать территорию виллы с целью получения дополнительной информации и обнаружили, что ворота ангара заперты…»
На этом первая запись в путевом журнале странной экспедиции обрывается.
Ил-86 скрипел на взлете, как старая ветряная мельница, — всеми своими крыльями, подкрылками, хвостом и фюзеляжем.
Едва погасла двуязычная надпись на табло, не советовавшая курить и отстегиваться раньше времени, сзади послышалась возня и в проходе между кресел появилась высокая девица с роскошной фигурой. Походкой быстрой, но удивительно плавной, она направилась к туалету, отчего Тартарен не выдержал и шумно сглотнул.
Вся мужская половина салона, отогнав взлетные страхи, ждала, когда она вернется, чтобы сравнить вид сзади и спереди (рост около ста восьмидесяти, все формы крутые в меру, натуральные темно-русые волосы острижены и открывают тонкую линию шеи над воротом ярко-зеленой блузки; кожаная юбка с широким поясом обтягивает замечательно плотный задик и открывает ноги — длинные, стройные и, должно быть, чрезвычайно приятные на ощупь).
Она вдруг обернулась. Мужики опустили глаза. Кто успел разглядеть, оценил: и спереди фигура у девочки что надо! Лицо вот только чуть более округлое, чем обещала стройная фигура. Полноватые, как у школьницы, губы сложены в презрительную усмешку, перышки бровей вздернуты, взгляд темных насмешливых глаз говорит: «Знаю, о чем вы думаете. И убеждены, что я думаю о том же. Господи, как мне это надоело!»
Девица вернулась, проскользнула к окну мимо двух раскрашенных, молодящихся теток, с трудом сдержавших завистливое шипение. Лица Криса и Тартарена напряглись. Тёма покосился на них с усмешкой. Юнг, не отлипавший с самого взлета от иллюминатора, ничего не заметил.
Первым очнулся Тартарен. Высунул из-за спинок кресел усатое лицо. Похлопал глазами и спросил:
— Девушка, вы не знаете, куда направляется этот аэробус?
Девушка нахмурилась, точно кто-то слишком громко включил радио, но глаз в очках от толстой книги не подняла.
— А вы на следующей не выходите? — не унимался Тартарен, и тетки-соседки млели от одного его голоса и вида усов.
Девушка оторвалась от страниц с английским текстом, поискала источник шума, обнаружила его в самодовольном и усатом лице с надутыми щеками. Секунду оценивала и влепила с улыбкой:
— Ширинку застегни.
— То есть? — икнул от неожиданности Тартарен.
— То есть эрекцию сдерживать надо.
Тетки возмущенно вжались в спинки кресел.
— Не слишком ли часто мы сдерживаемся? — попытался отбиться Тартарен.
— Кончай, — потянул Тёма Тартарена за локоть.
— Да я только начал! — возмутился Тартарен и, сам того не желая, уже углублялся в замкнутый круг двусмысленностей.
Девушка, не опуская книги, сказала нежно и певуче:
— А ты как бы хотел — стоя, сидя, лёжа? Сверху или снизу? На крыле самолета или в туалете?
Тёма не удержался и прыснул. Юнг почувствовал, что сзади что-то происходит, оторвался от окна и заглянул поверх кресел к приятелям. Тартарену оставалось ретироваться, сохраняя остатки достоинства.
— Я предпочитаю интимно, — буркнул он и отвернулся.