Я застал мать за неторопливой беседой со старым врачом по имени Итикава Гэндо. Я подошел к одной из раздвижных дверей, сел за ней и принялся ждать, когда беседа завершится. Прошло немного времени, за дверью появился Гэндо, попрощался с моей матерью и ушел.
Я приблизился к ней и, с кислой миной на лице, провел руками по своим волосам. "Мама, у меня чешутся волосы. Мне очень плохо. Я прошу прощения за беспокойство, но не могла бы ты расчесать и вновь заплести мне прическу".
Она воскликнула: "Господи! Что это взбрело тебе в голову?"
Со всех сторон высунулись головы тех, кто мог услышать ее голос и прибежал узнать, что случилось.
"Он говорит, что у него чешутся волосы и что ему от этого очень плохо. Он хочет, чтобы я заплела их", - отвечала им моя мать.
Они отвечали: "Понятно. Потом он расскажет, что солнце встает на востоке".
Мать попросила служанку принести коробку, в которой лежали гребни, и отвела меня в дальний конец комнаты рядом с террасой. Я же сказал девушке, принесшей гребни, что ей можно идти и не ждать, пока меня начнут расчесывать. Служанка медленно удалилась, с любопытством поглядывая через плечо.
Когда мы остались одни, я вежливо опустился на колени прямо перед матерью и обратился к ней: "Я очень виноват. Но помнишь, что ты обещала мне этой ночью. Если ты знаешь, как избежать пылающих огней ада, то ты должна мне это рассказать и спасти меня от грядущего ужаса".
Мать отвечала: "Сын, ты знаешь, что я ничего от тебя не скрываю. Но давай сначала разберемся с твоими волосами, а после этого мы сможем уделить внимание и твоему вопросу тоже".
Я возражал: "Сначала расскажи, а потом делай с моими волосами все, что хочешь. Ну пожалуйста, расскажи".
"Нет, - сказала мне мать, - Сначала волосы".
Мы долго так спорили, и наконец, заглянув прямо ей в глаза, я вдруг понял, что она в действительности не знает, как мне помочь. Этой ночью он просто солгала мне, когда увидела, что иначе мои слезы не унять. Что ж, подумал я, если это только игра, то я попытаюсь вновь.
Я вскочил, вскинул подбородок и направился прочь, когда она вдруг остановила меня и сказала: "Подожди немного, мальчик. Я все скажу. Тебе следует всегда почитать божество святилища Китано".
Я ликовал. Подставив голову, я позволил ей расчесать мне волосы, а когда она закончила, я отправился к семейному алтарю, вычистил его, повесил там изображение Тэндзина и возложил цветы. Затем я возжег благовония и принялся без остановки повторять имя божества. С той самой ночи я знал "Сутру Тэндзина" почти наизусть (26). Каждую ночь в час быка [около двух часов ночи] я вставал с постели, возжигал божеству благовония и совершал перед ним поклоны. Я молил его об освобождении от сверкающего пламени, которое поджидало меня в аду.
Мой отец очень разозлился. "Маленький лентяй. Ночью не спит, жжет дорогое масло. Такой молодой, а уже читает сутры. Чего хорошего ты от них ждешь?"
"Господин, - перебила его мать, - ты сам забыл о своих религиозных обязанностях, а теперь хочешь, чтобы другие их тоже не исполняли. То, что наш сын хочет читать сутры, - это прекрасно. И не пытайся его остановить".
В те времена огромную популярность в народе обрела игра со стрельбой из лука, причем как среди детей, так и среди взрослых. Для нее были особые игрушечные лук и стрелы. Я принял решение в тайне ото всех набить себе руку в стрельбе. Раздвижная дверь, покрытая бумагой с изображенными на ней хризантемами, казалась мне подходящей целью. Я поставил себе задачу попасть в глазок, расположенный в центре одного из цветков, и самозабвенно отдался этому занятию.
В нашем доме была картина, изображавшая поэта Сайге, стоящего под ивой. Ее приобрел мой старший брат, а автором ее был художник по имени Рюи (27). Брат очень ею дорожил и всегда держал ее в нише токонома. Но случилось так, что одна моя стрела каким-то образом пролетела далеко от цели и пробила в картине дыру прямо в левом глазу Сайге.
Все мое тело задрожало, когда я понял, что случилось. Сложив свои ладони перед собой, я воззвал к Тэндзину и просил его прийти мне на помощь: "О великое божество из Китано, я поручаю себя в твои руки. Прошу, пусть капля твоего безбрежного сострадания и сила твоего чудесного обета защитит меня. Пусть это мое деяние останется безвестным".
Пока мое тело тряслось и обливалось потом от страха, мой брат тихо и незаметно для меня вошел в дом. Обнаружив поврежденную картину, он сорвал ее и кинулся в комнату матери. Его лицо было искажено гневом. Положив картину перед ней, он взорвался: "Посмотри, до чего дошел твой маленький подлец! Видишь, что он натворил!" Немного успокоив себя таким образом, он вышел из комнаты, покинул дом и пошел куда глаза глядят.
Мать уставилась на меня с грозным видом, однако даже не попыталась отругать. Я вновь заплакал. Я испытал тогда сильнейшее внутреннее потрясение. "О Тэндзин, - думал я, - ты весьма странное божество, ведь ты не в состоянии скрыть даже такое относительно малое происшествие. Как же я могу полагаться на тебя в деле спасения от адского пламени?"
В ту ночь я, как и обычно, в час быка покинул постель и совершил подношение цветами и благовониями. Крепко закрыв глаза и сложив перед собой ладони, я говорил: "О великое божество Китано, я полностью отдаю себя в твои руки. Если в твоей власти спасти меня от пылающего огня ада, заставь дым этого благовония подняться вверх словно по прямой линии. Если же ты не в состоянии помочь мне, то пусть дым расходится во все стороны".
Некоторое время я сосредоточено стоял с закрытыми глазами и сложенными ладонями. Затем я открыл глаза. О счастье! Благовонный дым поднимался вверх, прямой, как струна! Я вновь закрыл глаза и принялся размышлять о том, какое мне выпало счастье. Когда я открыл глаза вновь, сердце мое упало: дым клубился и распространялся во все стороны! Так моей вере в могущество Тэндзина был нанесен сильнейший удар. Сколь несчастным мальчишкой я был!
Я слышал, что никто из буддийских или синтоистских божеств не в силах превзойти могуществом бодхисаттву Каннон, которая оказывает помощь всякому, кто нуждается в духовной поддержке. Тогда я поспешил заняться чтением "Сутры Каннон" (28), и уже через несколько ночей она словно отскакивала у меня от зубов. Утром и ночью без передышки я распевал ее вместе с "Сутрой Тэндзина".
В конце концов меня посетили такие размышления: "Судя по всему, это чтение сутр не принесет большой пользы, сколько бы сил и времени я на это ни потратил. До сих пор мне страшно даже тогда, когда к моему телу подносят прижигание для лечения".
В наши края заехал театр марионеток. Он давал представления в местечке, которое называется Сува. Они разыгрывали пьесу "Шляпа-котел Ниссина-сёнина" (29). В ней владетельный Токимунэ, камакурский регент, задавал священнослужителю школы Нитирэн Ниссину такой вопрос: "Чувствует ли жар пламени человек, посвященный в учение "Сутры Лотоса"?"
"Истинный ученик, - отвечал Ниссин, - может без вреда для себя пройти через бушующий огонь. Он также может нырять в воду без страха утонуть".
Тогда Токимунэ решил проверить его. В огне был накален лемех, и им сковали руки Ниссина. На голову ему надели раскаленный докрасна котел. Ниссин же прошел через все испытания с полнейшим равнодушием. На его лице даже появилась улыбка.
Это произвело на зрителей глубочайшее впечатление. Когда пьеса подошла к концу, они стали распевать в унисон с хором святое имя "Сутры лотоса" - "наму мёхо-рэнгэ-кё, наму мёхо-рэнгэ-кё..."
Эта история заставила меня задуматься. "Если человек является священнослужителем такого же уровня, что и Ниссин, то он способен спасти себя от адского пламени. Стану буддистом и буду таким же, как он".