Выбрать главу

Я сообщил матери о том, что мне как можно быстрее хотелось бы покинуть дом и стать монахом.

"Я просто удивляюсь, как много ты интересуешься тем, попадешь ты в ад или нет, - сказала она, - Мне кажется, что нам так или иначе придется разрешить тебе то, к чему ты стремишься".

С того самого дня я посвятил все свое время изучению буддийских сутр. Я также прочел целиком одну антологию дзэнских поэтических высказываний (30). Это заняло два месяца: я начал на двадцать пятый день девятого месяца одиннадцатого года Гэнроку [1698 г.], а закончил на двадцать пятый день одиннадцатого. Вот каким образом вновь показало себя мое сродство с божеством Китано.

 

Посвящение и жизнь в вере

 

Мне было четырнадцать лет, когда, отправившись в храм Сёиндзи, я стал монахом. Весной того же года я стал прислуживать Нёка-роси (31). Это было время, когда я усердно изучал конфуцианское Пятикнижие и проштудировал поэтическую антологию "Вэнь-сюань" от корки до корки (32). Когда же мне исполнилось восемнадцать, в качестве спутника Кин Сюсо я отправился в город Симидзу, где нам было позволено присоединиться к монашескому собранию в Дзэнсодзи (33). В храме шли лекции, и в одной из них была вскользь упомянуто имя Янь-тоу Перевозчика. Пожелав узнать больше о жизни этого наставника, я достал список сочинения "Похвала истинной школе" (34). Вместе с Кином мы прочитали его, и тогда я узнал, что Янь-тоу встретил ужасную смерть от рук разбойников.

Открытие это весьма обескуражило меня. Ведь говорят же, что Янь-тоу был из тех людей, которые приходят раз в пятьсот лет - подлинный дракон своего времени! Но если даже такой человек при жизни может с легкостью стать жертвой нападения и даже быть убитым горсткой разбойников, отчего же мне, простому мелкому монаху, надеяться на то, что я сумею после смерти избежать трех путей ада? (35). Из этого я заключил, что буддийский монах есть самое бесполезное существо на земле.

"Что за небесное наказание обрушилось на меня! Не было в жизни моей более горького дня, чем тот, когда позволил я бритве коснуться моей головы! Взгляните на меня! Я выгляжу как нищий бродяга. Но я не могу вернуться в мир, ибо это было бы величайшим позором. Но столь же унизительно было бы ускользнуть незаметно и найти в воде свою могилу. Одно понятно теперь: моя жизнь в вере достигла своего предела, и мое нынешнее положение ужасно и достойно жалости".

Три дня, мучимый тяжкими мыслями, я лежал неподвижно на своем ложе. Оставаясь в монашеской келье, я отощал, ведь моя жаждущая пищи глотка не получила за все эти дни и зернышка риса.

Пятьдесят невыносимых дней! И все эти дни, не упуская из памяти то, что мне осталось еще жить, я не мог забыть горящие огни ада. Я размышлял, взвешивал свою жизнь так и эдак и пришел, наконец, в следующему выводу: поскольку, судя по всему, мне не представляется возможности избежать трех адских путей, я могу сложить свои руки и прыгнуть прямо в горящую бездну вместе с какой угодно ношей.

В то время я не видел иной возможности провести остаток жизни. Я решил все свое внимание сосредоточить на изучении каллиграфии и сочинении стихотворений на китайском языке. Пусть мне достанется высочайшая награда как самому блистательному художнику своего века. Я познакомился с величайшими поэтами и писателями эпохи Тан: с Ли Бо, Ду Фу, Хань Юем и Аю Цзунь-юанем. Я изучал образцы каллиграфии Сонэна и Есэцу (36).

Наступил следующий год, и я отправился в странствие на юг провинции Мино. Меня влекли туда рассказы о человеке, чье имя было Бао-родзин. Он обитал в Дзиун-дзи в деревне Хино к северо-западу от замка Огаки (37). Говорили, что никто из наших современников не мог сравниться с ним в области поэзии и литературы. Я отправился к нему вместе с несколькими монахами. Прибыв в Дзиундзи, мы обратились за разрешением остаться и в тот же день поселились в храме Бао.

Не было храма, который мог бы сравниться с Дзиундзи по бедности. Ученики вынуждены были сами добывать себе пропитание и топливо. Что же касается Бао, которого называли "Диким конем Мино", то он по натуре своей оказался человеком тяжелым и резким, как кремень, и производил поэтому чрезвычайно отталкивающее впечатление. Свой яд он изрыгал повсюду, причем всем, вне зависимости от ранга или способностей, доставалась равная доза: В результате всего этого монахи, с которыми я прибыл, вскоре озаботились проблемой, как бы ускользнуть и спастись от этого старика. Наконец они решили прервать свои занятия и отправиться восвояси.

Я же был убежден, что даже обыскав всю страну, трудно найти учителя, равного Бао по образованности. И в этом убеждении я был одинок. Что же касается его свирепости, то я просто не позволял ей напугать меня. Сохраненные про запас деньги моей матери, взятые мною в путешествие, могли обеспечить меня всем необходимым: рисом, топливом и даже такими богатствами, как мисо и сею. Таким образом, мне не о чем было волноваться. Я пообещал себе, что не стану покидать храм в поисках нового учителя даже в том случае, если мне будет грозить смерть.

Вот почему я оставался наедине с собой и сидел на корточках, наблюдая как монахи в спешке собирают пожитки, возбужденно вскрикивают и переговариваются, а затем отправился мыть себе редис. Я и не догадывался, что Бао подошел и встал надо мной - до тех пор, пока не услыхал его голос: "Эй, журавль [каку]! Юные птенцы разлетаются по случаю хорошей погоды, не так ли?" (38).

Нас осталось двое на все случаи жизни: и на ясную, и на дождливую погоду. Однако Бао находил себе удовольствие в Огаки, и он отказывал себе в этом удовольствии только в том случае, если шел сильный дождь. Поэтому люди, жившие вокруг храма, стали называть безоблачную погоду "погодой Бао" (39). Я оставался при храме один и в тишине предавался чтению. Единственным учеником Бао был некто Онбадзан - достаточно известный поэт (40). Часто он появлялся у меня и помогал мне в сочинении длинных стихотворений. Поначалу мы вместе сочиняли сто строк, причем Онбадзан писал первую, а я - следующую. Мы заканчивали свою сотню очень быстро - часто только пара благовонных палочек успевала сгореть (41).

Однажды днем я сидел один в храме и размышлял. Внезапно меня будто озарила мысль, что даже если произойдет невероятное, и мое мастерство возрастет до такой степени, что мои стихи превзойдут Ли Бо или Ду Фу, то и тогда я не смогу после смерти уберечься от трех адских дорог. И вновь я погрузился в меланхолию, с грустью оплакивая то состояние, в котором оказался.

Случилось так, что мой взгляд обратился к террасе, на которой стоял стол, а на нем несколько сот старинных книг разложены были в стопки для проветривания. Как только я увидел все это, я испытал неописуемый прилив радости. В спешке я возжег благовония и прочитал отрывок из сутр. После этого я совершил три глубоких поклона и взмолился: "О Будды десяти сторон света! О боги, стоящие на страже Дхармы! Я полагаюсь на вас. Если существует путь, по которому я должен следовать остаток своей жизни, то, прошу вас, укажите мне его".

Я медленно приблизился к столу и закрыл глаза. Затем я протянул вслепую руку и вытащил из кипы какую-то книгу. Три раза в знак почтения поднял я ее над головой. Только тогда я раскрыл глаза и понял, что в руках у меня величайшее из сочинений - "Побуждение ученика пройти сквозь препятствия дзэн!" (42)

Я был вне себя от радости. Осторожно раскрыв трактат, я уставился на слова, которыми был заполнен лист бумаги передо мной. Я пролистал книгу и остановился там, где описываются величайшие трудности, которые много лет назад пришлось преодолеть китайскому наставнику Цы-мину, когда он был еще учеником и учился под руководством дзэнского наставника Фэнь-яна.

 

Дзэнское странствие

 

Пришел следующий год, я отправился в Хофукудзи в Хорадо и присоединился к числу монахов, находившихся под водительством Нандзэна-осё (43). В честь Нового Года Нандзэн сочинил стихотворение, увидев которое, я составил свое, применив те же самые рифмы:

 

Потрясая мечом Тайя, морозным кулаком,

Он вновь вызывает миру весну.

Благословенный свет заливает келью настоятеля -

То почтенный дядюшка Юг совершает приношения

Новому Году (44).

 

Вернувшись в Дзуиндзи, я преподнес стихотворение Бао. Он посмеялся и заметил: "Несомненно, в течение этого лета твое положение среди монахов станет более высоким" (45).