Отец улыбается. Минако чувствует это, даже не видя.
— Ми-тян, я наслаждался этой беседой. Поверь мне. Она позабавила меня, я ведь предвидел то, что случится потом. Сейчас мои извинения служат уральцам не слишком большим утешением.
Он подходит ближе и кладёт руку ей на плечо.
Минако закрывает глаза. В её сердце по-прежнему бьётся тревога.
Всё не так, как прежде.
С тех пор, как семейство Терадзава покинуло Дикий Порт и поселилось на Фурусато, течения времени как бы не существовало. Ни отец, ни Ми-тян не старели, благодаря душевному покою и биопластику; всё те же верные и привычные слуги сопровождали их, своей чередой шли развлечения и дела, в деталях сберегался древний уклад. Они жили подобно богам на Равнине Высоких Небес, в безвременье, в вечности.
И вот — отец улыбается, просит её быть спокойной, но сам далеко не так безмятежен, как прежде. Он точно опустел, как опустела сейчас ниша-токонома в чайном домике. В его руках — лист электронной бумаги, ордер на казнь Начальника Дикого Порта. Одна из любимых вещей.
— Старый дурак, — едва слышно, разочарованно цедит отец. — Зачем ты? Это было очень глупо с твоей стороны…
Ему одиноко.
Это похоже на холод. На долгий выдох близящейся зимы.
Уже почти две недели никто не желал местеру Терадзава поскорее сдохнуть.
И никогда более не пожелает.
У него по-прежнему есть враги, но ни один из них не имеет ценности. Не с кем вспомнить былое. Те, кто сейчас правит миром, годятся Сигэру во внуки, а то и в правнуки. Его время, его эпоха — в прошлом.
— Идём, милая, — окликает он, и Минако приоткрывает губы. — Ты готова?
Она невольно смотрит на свой веер.
Пышные перья метут камни дорожки: веер принцессы — единственный предмет, выпадающий из эстетики Фурусато. Громоздкий, с бисером, стразами, лебяжьим пухом, такими обмахивались европейские дамы в восемнадцатом веке. Минако редко берёт его в руки. Есть легенда, что Ифе Никас пела под гитару; говорят, что Алентипална Надеждина вяжет; по слухам, Данг-Сети Ратна смотрит дешёвые сериалы. У Терадзава Минако есть веер, оскорбляющий её чувство прекрасного.
Не так давно она с треском закрыла его, предварительно досчитав до пяти. Через какое-то время выяснится, достигла ли песня цели…
Невзирая на неудачи и упущения, на робость принцессы и осторожность Флореса, на ум и силу противника — подготовлено было всё. Предусмотрительность отца издавна восхищала Минако, внушала глубочайшее уважение к его мудрости, но сейчас он кажется ей поистине божеством. До сих пор она не решалась всерьёз воздействовать на вероятности, опасаясь, что её почувствуют. Столкновение разом с тремя Птицами из семитерранской золотой четвёрки окончилось бы для принцессы большой скорбью.
Теперь это не страшно.
Некоторые вещи неизбежны. Самый сильный корректор не реализует другого сценария, потому что альтернативы просто не существует. Создать такую ситуацию — вот задача для умного стратега.
Откровенно говоря, Минако долго не верила, что отцу это удастся.
Ей бесконечно стыдно из-за того, что она думала по поводу Тихорецкой. Приказа об убийстве девочки отец не отдавал вовсе не из страха перед последней песней. Он знал, что умный, хорошо осведомлённый Флорес не поднимет руки на Чёрную Птицу. Цель похищения была крайне проста: напуганная девчонка оказывалась не в состоянии выполнить единственное, для чего она летела на Терру-без-номера, единственное, для чего она вообще существовала — не в состоянии спеть безопасность и успех будущего визита. Секретность прибытия особистов обернулась их беспомощностью.
Самым слабым местом плана был последний этап. Принцесса полагала, что если уральская правительница разумна, она никогда не пойдёт на такое. В конце концов, синдром Мура слишком часто приводит к смерти больного. Даже если принять гипотезу Флореса, основанную на том, что «уникальные методики» «Ласкового берега» в официальных документах описываются слишком туманно…
«Надеждина кинется на помощь потому, что это дети, — сказал он; лицо гайдзина исказилось, и принцессу посетило смутное удивление: отчего в нём такая ненависть? — Кхин — потому что это дети Седьмой Терры. Ценкович — потому что это сверхполноценники. Их новая раса. Пост-люди».
Но, даже если и так, большая их часть всё равно не доживёт до пятнадцати лет. Стоит ли рисковать?
Теперь Минако почти сочувствует семитерранам. Она не понимает, чем руководствуется Надеждина, но её поступок в любом случае опрометчив и глуп.
Под конец принцессу изумил сам Флорес.
Ре-сан позволил себе сдержанное возмущение, но старый король с улыбкой объяснил, что семья Иноуэ, давние и преданные сотрудники, слишком дороги ему, чтобы подвергать опасности не только их жизни, но и честь. Таким образом, под началом Флореса оказалась разведка Терадзавы, часть боевых отрядов «Независимости» — радикалы, неподконтрольные никому, кроме своих полубезумных вождей — и агенты Особого отдела Минколоний Земли.
Люди со специальными сертификатами, с ограничением в правах.
Официальные смертники Центра. Расходный материал.
И при этом Флорес, этот расчётливый, разумный, рассудочный человек отправился на смертельно опасную операцию лично.
«То, что мы сделаем, — сказал он перед отбытием, — ничего не решит. Просто не даст кому-то решить за нас». В этот момент он напоминал фанатика, а не наёмного убийцу с холодной кровью…
— Идём, милая, — повторяет отец. Его голос всегда ласков, когда он обращается к дочери, он всегда полон любви, когда смотрит на неё, но сейчас такая необычайная нежность звучит в словах, что Минако замирает в растерянности.
— Мы возвращаемся домой, — объясняет Терадзава, не дожидаясь вопроса.
— Домой… — удивлённо шепчет Минако. Что отец называет домом? Разве есть у них дом кроме Фурусато, ожерелья чудесных зелёных островов, подобных каплям, упавшим с божественного копья?
— На Дикий Порт? — предполагает она, и встречает нестерпимо ясный взор отрёкшегося короля.
— Нет, Ми-тян, — отвечает он. Улыбка нисходит на тонкие губы, — на Древнюю Землю.
— Но…
…даже после Второй космической, когда Терадзава двинул свои войска в помощь флоту Земли, когда он нарушил законы Порта, нарушил нейтралитет пиратской планеты ради выгоды собственной расы — даже после этого он не получил права жить на Земле. Он, пожалуй, добился бы возможности жить там не под своим именем, но не пожелал. На Земле он не смог бы приобрести архипелага и установить на том свои порядки. Кроме того, поселиться на Земле означало отдать себя в руки дорогого врага Чарли, а на такое Терадзава никак не мог пойти.
Но сейчас — Чарльз Айлэнд мёртв… а местер Флорес держит в перекрестье прицела уральского триумвира.
— Теперь, — мягко говорит Сигэру, — Древняя Земля ничего не знает о моих преступлениях. Мы поедем в Осаку, Ми-тян, в Киото, увидим Фудзи и Токийский залив. Это последнее, что я хочу сделать в жизни.
— Ты бросаешь Флореса?
— Разумеется. Он знает, что я так поступлю. Он сводит собственные счёты. Не думай больше об этом гайдзине, Ми-тян. Он закончился для нас, как и Фурусато, как и Терра, как вся прошлая жизнь. Идём, милая. Корабль ждёт.
Эмиз Флорес стреляет.
Долго.
Гораздо дольше, чем нужно.
До тех пор, пока от чемоданчика с лекарствами не остаются только клочья, разлетевшиеся по земле; тёмная влага раствора быстро испаряется под жарким солнцем.
Бабушка стоит невредимая, только пальцы чуть оцарапаны: ручку чемоданчика выбило из них.
— Как же вы умирать будете? — потрясённо говорит Алентипална, ища глазами чужие глаза; в её чертах недоумение и жалость. — Ведь вы же столько зла сделали…
— А вот это вы зря, местра корректор, — Эмиз торжествует. — Хочу предупредить. Если мои люди начнут умирать по необъяснимым причинам — немедленно по вполне объяснимым причинам начнут умирать ваши дети. Идите внутрь. Они ждут. У меня ещё есть патроны, вы же не хотите оставить малышей на произвол судьбы?