Минако безмолвна. Тишина длится так долго, что угли в жаровне успевают подёрнуться пеплом.
— О чём ты думаешь, ото-сан? — едва слышно шепчет принцесса.
Под навесом шумно хлопает крыльями белый голубь.
— Я прожил достаточно, чтобы умереть, — медленно произносит Сигэру. — Но я не хочу перед смертью увидеть, как обрушится всё, что я построил.
Ийютаэ Атк-Этлаэк Этрима вернулся с прогулки. Его лёгкий диск зависает над Такахаси. Картина странная и прекрасная: в двадцатом веке так рисовали Шамбалу.
Сладостная Анкай.
Под стальным брюхом корабля плавится золото. Экраны, оформленные как огромные иллюминаторы, открывают вид на Анкай из ближнего космоса. Половину обзора заполняет безразличная чернота ночи, другую — лучезарный свет. Яхта плывёт над дневной стороной планеты в тысячах километров от золотых и жемчужных облаков прекрасной Анкай. Сотню веков назад, когда в сердце Сахары цвели цветы, когда до фараона Мену, объединившего Древний Египет, должны были смениться ещё поколения и поколения, было так: сладостная Анкай, привольная Чиинн-йенкьи, светлый Цоосцефтес, царственная Кадара…
Самую юную из столиц именуют ныне Древней Землёй.
«Ирмгард» направляется к космодрому. Её ведёт потомок тех, чей мир царствовал над Галактикой всегда — исключая последние шестьдесят лет.
Рихард в салоне беседует со странной женщиной по имени Анастасия. В её движениях, в её запахе сквозит нечто, заставляющее Л’тхарну беспокоиться: он хорошо знает х’манков, и если попытаться не верить глазам, можно допустить мысль, что она и не х’манк вовсе.
Кто?
На иные вопросы не стоит искать ответа…
Л’тхарна привык доверять Рихарду. Беловолосый х’манк знает, что делает.
Это единственное, в чём вождь людей может найти покой.
Эскортный флот Начальника Порта не слишком велик — не больше, чем требует дипломатический этикет. Но у Л’тхарны слишком мало тех, кому он может безраздельно довериться. Их, надёжных, нужно оставить на Порту следить за делами, нужно взять с собой как официальных лиц, нужно поставить охраной вокруг Рихарда. Из миллиона человек не насчиталось и сотни…
Он сам виноват в этом.
Он, Л’тхарна аи Р’харта, выродок, предавший славу отца.
«Даже хитроумный х’манк не смог бы сочетать такое, — горько думает Л’тхарна, — ожерелье из вражеских костей на груди и вражеские деньги на прокорм своих воинов». Кто знает, сумеет ли Д’йирхва удержать в повиновении обезумевшую челядь Цмайши? Во время пребывания Рихарда у Терадзавы Л’тхарна порой бывал близок к отчаянию.
«Зачем я всё это делаю, Д’йирхва, клинок мой? — сказал он однажды. — Зачем вытаскивать из пропасти того, кто рвётся на дно, упасть в груду костей героев и там издохнуть? Зачем заставлять жить того, кто не хочет жить?!»
«Когда вернётся Р’йиххард, ты успокоишься».
«Да, я в тревоге, — выдохнул молодой вождь. — Я в тревоге. Ты помнишь, что было два десятилетия назад, сколько рождалось детей, что ели женщины, чем занимались воины. Если этот х’манк умрёт, станет не хуже, чем сейчас. Станет хуже, чем тогда. Но я спросил тебя, Д’йирхва — зачем?»
«Те, кто действительно хотел светлой гибели, уже пируют с богами. Все эти, называющие себя наследниками древней чести, только ирхпа, возомнившие себя цангхъяр».
Тогда Л’тхарна начал смеяться.
«Второе лезвие» вопросительно повёл ухом.
«Д’йирхва, ты видел когда-нибудь ирхпа? Цангхъяр? Хехрту? — спросил Л’тхарна. — Всё это звери из сказок, да? Это звери с Кадары. С нашего мира. Мы там никогда не были, Д’йирхва!»
«Будем», — твёрдо отвечал «второе лезвие», сжав когтями кожу на его плече.
Будут ли?
Л’тхарна говорил с Рихардом раньше. Он хотел сделать на саммите заявление о том, что Кадара не уничтожена и на ней ведётся добыча кемайла — в надежде, что резонанс в политической Галактике окажется достаточно сильным, чтобы вынудить Землю вернуть официальному рритскому правительству родную планету. Но Люнеманн честно сказал, что шансов мало. Чтобы чего-то требовать у х’манка, нужно иметь рычаги влияния. Силовые или экономические. Порт не может указывать Земле.
И всё же он будет искать пути, он пообещал искать.
А если начнутся беспорядки на Порту? Семитерране сказали Рихарду, что неожиданностей в его отсутствие не случится. Но откуда им знать о Цмайши?
И почему Рихард поверил?
Клыки Л’тхарны полуобнажаются: знак не ярости, но тревоги.
Руки бывшего боевого пилота, главы охраны, заместителя Начальника Порта, занимаются привычным делом. Гиперкорабль опускается на покрытие взлётной площади. Чуть меньше века назад на эту планету садился челнок с огромного, примитивного заатмосферного корабля: х’манки, последняя разумная раса, подписывали древние договоры, входя в галактическое сообщество… и на вопрос: «Какие нам будут предоставлены права?» родной отец Л’тхарны ответил: «Какие-нибудь!»
Теперь всё наоборот.
Не существует людей, исчезла Кадара, подменённая безликим номером в Ареале х’манков. Но нет и Дикого Порта, корсарской планеты, где находят приют представители любой расы.
Если Л’тхарна переменить положение бессилен, то о Рихарде так не скажешь.
«Ирмгард» приземляется так мягко, что лишь показания приборов свидетельствуют об этом. Даже человек, чуткий от природы и тренированный, как пристало воину, не чувствовал толчка, а хитроумный х’манк, занятый разговором, тем более остался в неведении. Можно послать сигнал на его браслетник, Рихард простит Л’тхарне неделикатность. Но испытывать его благорасположение сейчас вождь людей не решается. Прошло не более месяца с тех пор, как Люнеманн вернулся на Порт. Он побывал на Земле-2, держал совет с прежним Начальником, и с тех пор стал мрачен. Все три сердца Л’тхарны терзает уныние: он боится, что Рихард переменит план.
Где иной путь? Где иная надежда? Будущее у людей одно, как сердце у х’манка. Если лишиться его, станет смерть; ничего, кроме смерти.
Вождь прикрывает глаза. В горле рождается и гаснет глухой рык.
Признание нового субъекта межцивилизационного права — дело всех рас. Но возражать будут только х’манки. Рихард ведёт игру с сородичами, и Л’тхарна не может ему помочь. Даже защитить — не может, потому что представляет сейчас на Анкай не Люнеманна и не Порт.
Себя.
Собственную расу, после лет ничтожества и двух проигранных войн вновь требующую признания.
Можно впасть в ужас, если думать об этом слишком много.
Л’тхарна аххар Суриши аи Р’харта поднимается с пилотского кресла.
«Космический ампир», самый затратный и самый помпезный архитектурный стиль, в каком когда-либо строили свои дворцы дети Земли, родился после успешного блицкрига против расы анкайи. В первые годы могущества, исследуя аннексированный рритский Ареал, разведчики Объединённого Совета случайно ушли в Ареал соседний. Одна из планет, на которую опускались «челноки», оказалась фантастически похожа на Землю.
По исследованиям чийенков, лучших этологов Галактики, лишь Homo sapience свойственен феномен моментального сращивания личности с имуществом.
Оставить сестру Земли в покое люди не могли. Её можно было бы выменять, но недавние победители ррит не сочли достойным опускаться до торговли. Маленькая победоносная война подарила человечеству Землю-2; окрасила в сумрачные тона ореол прежней славы; выбор между бессмысленной агрессивностью ррит и неистовой алчностью хуманов прочим разумным перестал казаться таким однозначным, как прежде — что косвенным образом привело впоследствии ко Второй войне.
В архитектуре восторжествовал «космический ампир».
Основные черты этого стиля были заимствованы из классического искусства Анкай.
Сарказм истории.
…Свой аналог гравигенераторов у анкайи появился очень давно. По сравнительной шкале технического развития — много раньше, чем у людей.
Огромные усечённые пирамиды парят в воздухе легко, точно птичий пух. Модный среди земных дизайнеров анкайский орнамент на родине выглядит совершенно иначе, почти неузнаваемо. Уже смерклось. Холодает: с близких гор проливается ветер, родившийся в ледниках. Звёзды центра Галактики светят ярче, чем огромная земная Луна. Листья, гладкие, твёрдые, словно маленькие зеркальца, отражают свет; парковые растения слабо лучатся, а там, где сгущается лес, стоит призрачное сияние. В проулках между постройками мрак и мгла.