Корректор Высокой тройки останавливает его жестом.
– Я же знаю Элика, – отвечает Алентипална грустно. – Он станет думать, рассчитывать, прикидывать, а потом окажется, что уже поздно, и проблема исчезла сама собой… но так же нельзя… это же дети! – в ее расширенных глазах бесконечное изумление – это же дети, больные дети, можно ли настолько не иметь сердца?..
– А Иван Михайлович?
– Ваня… – Бабушка прерывисто вздыхает, – Ваня человек прагматичный. И… на самом деле – очень жестокий.
Слыша вызов собственного браслетника, Полетаев хмыкает: этого следовало ожидать. Решение принято, менять его он не собирается, но просто отклонить звонок такого лица невозможно.
– Батя – Солнцу, – глухой рык. – Полетаев, разворачивай машину. Это приказ.
Солнце клонит к плечу зеленоволосую голову, не отрывая глаз от дороги. Бабушка позади на сиденье напрягается, просительно вскидывает брови.
– У меня другие инструкции, – отвечает Солнце.
Молчание.
– Костя, – падает тяжко. – Я тебя расстреляю.
Алентипална закусывает губу.
Полетаев усмехается краем рта.
– Извините, Иван Михайлович.
Второй браслетник выключен. И третий тотчас: Кайман не ждет очередного звонка.
Машина уносится по налетанному пути – туда, откуда пришла.
– Коня на скаку остановит, – беспомощно говорит энергетик Высокой тройки, роняя голову на руки. – В горящую избу войдет… дура! нашла двух дураков! молодых! Элька! Чего делать?
У Ценковича отрешенный вид. Слишком спокойный. Застылый.
– Она живет в своем собственном мире. – Элия пожимает плечами. – Где «делай, что должно – и будь, что будет». И она может себе это позволить. А парни слишком ей доверяют.
– Головы поотрываю, – горестно сообщает Кхин. – Безмозглые.
Ценкович поднимается. Накидывает пиджак, подтягивает галстук.
– Вот теперь я все понял, Ваня.
– Что?
– Нужно закрыть колонию. Пусть отменят все рейсы. Позвони командующему гарнизонным флотом. Я уверен, что есть космодромы помимо городского.
– Есть, – отзывается Батя. – Толку не будет.
– Это почему?
– Чтобы бывший пират не прошел мимо армейских сканеров?
На мгновение Элия замирает. Потом кулак его с размаху врезается в лакированную поверхность стола.
– Вызову «Азаров», – свистящим шепотом говорит Ценкович. – Эскортный флот в боеготовность. И перехват.
– А вот это лишнее, – мрачно отвечает премьер Седьмой Терры. – Элька, не увидят здесь люди прямой связи. Увидят прямую агрессию. А единственная агрессия, которая нам сейчас разрешена – против исполнителей…
Кхин отвечает на звонок губернатора, в двух словах одобряет предложение Лауреску – снять руководителя местного управления безопасности с должности главы штаба. Сам губернатор возьмет на себя ответственность. Не произнесено, но все понимают – местер Лауреску подозревает, что в его СБ есть пособники террористов. У него не так много способов доказать союзникам свою лояльность.
С ректором Академии Джеймсона уже связались. Обсуждают детали. Ясно, что экстрим-команды не успеют вовремя; но их все же вызовут. Это необходимый шаг.
Внутренние войска и местный спецназ все время визита находились в состоянии повышенной готовности. Никаких эксцессов в Городе не случилось. Кроме первого истерического пикета не отмечалось и волнений. Сейчас не столь многочисленные силы придется распылить. Отправить полицейских в пригородные поселки. Выделить группы для усиления периметра безопасности вокруг космопорта, для охраны морских портов. Наконец, значительный отряд должен отправиться к лечебнице.
Людей не хватает.
Обращаться к жителям колонии Лауреску опасается. Может начаться паника, активизируются скрытые сторонники «Независимости» – рядовые граждане, не знающие никаких инструкций, кроме собственного мнения. Тогда ход событий не предсказать никому. Даже руководителям сепаратистов.
– Местер Лауреску, – глуховато, почти мягко говорит Иван Михайлович. – Вы можете лично связаться с руководством «Независимости»?
Губернатор отводит взгляд. Ему заметно тяжело смотреть в лицо семитерранину.
– Это было первое, что я сделал, – признается он. – Они отрицают причастность к захвату. Кто-то использует их имя.
Кхин сидит, угрюмый и молчаливый, скрестив на груди руки. Оперативный штаб в экстренном порядке собирается в вестибюле «Кайссара». Через считанные минуты высшие лица двух колоний отправятся к «Ласковому берегу». Название лечебницы звучит странной и страшной насмешкой.
– Ваня, – говорит Ценкович, – честно скажу: я всю жизнь верил только в бесконечный прогресс науки и величие человеческого разума. Но сейчас готов молиться какому угодно богу, чтобы Тишка не ринулась в самое пекло. С нее же станется. Как Януш Корчак. Если нельзя помочь, то хоть умереть вместе…
Батя невнятно ругается, не меняя позы. Долго и многоэтажно.
– Ты понял, чего она хочет? – спрашивает он, наконец.
– А ничего другого и не остается, – вскидывается Борода. – Север!
Кхин не помнит, когда Элия переключил браслетник в режим прямой связи, но экран вспыхивает немедля. Никаких посредников. Впрочем, Руслана и Гюнай Батя сам уже успел отправить в оперативный штаб.
Устанавливается голограмма. Темноволосый парень озадаченно смаргивает, но удивления в его чертах нет.
«В большой дружбе с Солнцем, – проскальзывает мысль. – Знал… ладно, потом разберемся».
– Васильева и Тихорецкую ко мне, – приказывает Элия, не давая особисту даже выговорить приветствие. – Ты с Чиграковыми – тоже. Морально готовься ко временной спайке.
– Эльнаумыч, а Кайман…
– Я вас сам амортизирую.
На потрясенное молчание уходит не больше доли секунды.
– Есть.
Ласковый ветер струится с моря. В жарких лучах плывут цветочные ароматы. Деревья, точь-в-точь похожие на земные сосны, словно поют, стройные, недвижные в невероятно прозрачном воздухе. По краям клумб сидят, как большие белые птицы, врачи и медсестры лечебницы – те, что постарше. Остальные стоят. Метрах в двадцати есть скамейки, но никто не решается отойти.