– И ты заслуживаешь почета! – грохочет она. – Д’йирхва! уйди и дай мне искусать моего мужчину.
Д’йирхва смеется.
– Никакого почета, – отвечает Л’тхарна, глядя, как занавеси сходятся за соратником. – Я не видел выхода. Это не был честный поединок.
– Любой, кто видел, подтвердит!
– Эскши, мать моего выводка, вспомни, за пятнадцать лет ложилась ли ты спать голодной? Был ли день, в который ты не видела мяса? Знавала ли ты унижение?
– Нет, отец моего выводка. Я правильно выбрала отца для новых людей.
Л’тхарна фыркает и оскаливается. Встает, расхаживает по широкому и пустому покою. Эскши, сидя на четвереньках, следит за ним искрящимися зеленоватыми глазами.
– Я брал мясо с руки х’манка, ты знала это и ела.
– Все ели. Многие ли из них были бы живы сейчас, отказавшись?
– М’рхенгла отказался. И последний раз он ел досыта на Кадаре, тридцать лет назад. Он только кажется сильнее меня. Все его нутро – сплошная болезнь.
– Зря ты его не убил.
– Слышу голос женщины, – Л’тхарна передергивает ушами. – Это постыдно.
– Убить слабого?!
– Он ослабел, храня древнюю честь. Он смел. Меня превознесли как победителя, а я не заслуживаю такой славы.
– Зато теперь станут говорить, что ты мягок сердцем.
– Я слышал о себе и худшие вещи.
– И все это – правда.
Л’тхарна останавливается, разворачивается к ней. Разлетаются косы, тяжелые серьги глухо брякают. Эскши пригибает голову, встречая его взгляд, но на ее губах нет и намека на гневный оскал, лишь понимание и горечь. Сын Р’харты молчит.
– Люди научились лгать, – говорит женщина. – Хорошо лгать. Но такую ложь смог бы измыслить только х’манк.
– Ты молчала пятнадцать лет.
– Я каждый день ела мясо.
– Молчи и дальше.
И он уходит. Эскши долго смотрит ему в спину, а потом на занавеси, сомкнувшиеся за ней. Отец ее выводка редкостно красив, в придачу ко всему прочему. У него волосы цвета артериальной крови, волосы сказочного убийцы. Второй мальчик приплода унаследовал их. Жаль, что не Уархши, девочка. Впрочем, этот ген может передаться потомству Уархши…
Разговоры о бесчестии ранят только мужчин. У Эскши свои, женские мысли. От легенд о Ш’райре до новейшей истории все, нарекаемые героями, ногами ходили по любой чести. Людей осталось так мало. Для женщины преступление – не продолжить в детях мудрость, доблесть и силу. Он великолепен, ее мужчина, Л’тхарна аххар Суриши аи Р’харта.
Анастасия, Анастис Чигракова, ксенолог-дипломат, представитель Урала на Диком Порту, танцует. Ночной клуб из разряда «only for humans», в элитном районе, но не фешенебельный: завязывание знакомств с нужными людьми – это работа, а сейчас Анастис просто хочет повеселиться.
…он удивительно похож на нее саму, и первый взгляд притягивает именно этим. Не так уж часто встречаются светловолосые люди с черными глазами. Но если у нее голова всего лишь русая, то волосы парня цветом напоминают люнеманнову гриву. Белые. И брови того же цвета. Анастис оглядывает танцора с головы до ног, и у нее делается сладко во рту. Бывают же такие красавцы… Анастасия – боевик, и в мужчинах ей нравится нежность.
На миг яркий луч озаряет лицо – тонкое, эльфийское, ангельское, со странно знакомыми чертами, – и она встречает дочерна-синий взгляд из-под снежных ресниц…
Это похоже на сказку. На мечту девчонки-подростка. В полутьме, на дне океана отблесков, звуков, движений, в толчее брошенных условностей, в цветном, пока еще не слишком пьяном тумане, под клубами дыма – от табака, тий-пай и акары, – в призрачном искусственном свете к тебе подходит истинный ангел.
«Смерти», – иронизирует Чигракова и чуть улыбается: скорее она сама может выступить в этой роли.
– Привет, – говорит она в ритме танца.
– Привет… – прекрасный юноша улыбается, и что-то внутри уже тает, сладко трепещет…
– Я Настя, – она чувствует себя школьницей на первой дискотеке. – А тебя как зовут?
Молчаливая, ласковая улыбка в ответ. Он поднимает руки над головой, сцепляет в замок – полы рубашки распахиваются, открывая сухощавое, гибкое, в меру накачанное тело. Серебряная гривна на шее. Подвеска сползла за плечо.
– Ты кто? – настороженно смеется Анастис.
– Я синий птиц, – медленным полушепотом, прорезающим грохот музыки, отвечает ангел, встряхивая белыми перьями волос, – приношу счастье…
– Ты к нему не лезь, – скучно замечает над ухом чей-то бас. – Не видишь, он упыханный в жопу?
Анастис подавляет желание врезать локтем в брюхо нависшему за ее спиной бугаю, и одновременно в великом изумлении опознает голос.
– Шеверинский?!
– Ну, – грустно говорит Шеверинский, пока Чигракова новыми глазами смотрит на «ангела».
– Димка! – смех и разочарование, – я тебя не узнала. Богатым будешь. Ну вы даете, люди. Мир тесен, а? Надо же было во всей галактике…
И вдруг она понимает, что Васильев не слышит ее неловких шуток.
Он ее даже не видит.
– Я же тебе сказал, он упыханный, – вздыхает Шеверинский и берет ее под локоть. – Пойдем, поговорим, что ли…
Анастасия послушно идет.
– Вот сижу тут, – Шеверинский обводит рукой столик, угол с какой-то невнятной вазой, край барной стойки. Танцпол отсюда далеко, но хорошо виден. – Остохренело знаешь как? Даже поговорить не с кем.
– Как не с кем? – изумляется Анастис, садясь. – Вы же с Димкой так дружили всегда…
– Эта мразь жрет водку, курит акару и устраивает фейерверки, – почти без гнева сообщает Шеверинский. – У него сердце не пашет, а он акару курит. Он себя загнать хочет.
Разрываясь между вопросами «а что с ним?» и «а вы двое куда смотрите?!», Анастасия чувствует, что большего изумления в нее просто не вместится. Она со школы помнит Димочку, тонкого-звонкого, умного и делового, самоуверенного, избалованного вниманием, вечно в компании амбала Шеверинского и серой мышки Ленки. На самом деле мозговым центром у этих троих всегда работал Шеверинский, при взгляде на которого не скажешь, что у него вообще есть какие-то мозги, но Васильев делал команде лицо, и лицо это было – спасайтесь, девушки.