Я проснулся, когда машина подскочила.
— Черт! — ругается Леха. — Мало ям, так бугры пошли на асфальте!
— Где это мы едем? — спрашиваю я.
— Уже скоро Евпатория будет.
Когда днем спишь, то дней не чувствуешь. Зато ночи становятся бесконечными, как дни.
Мы останавливаемся на окраине города, прямо на обочине шоссе возле столба с обрывками проводов на макушке. Леха ждет указаний, а я курю, стараюсь собраться с мыслями. Табачный дымок поднимается от сигареты и уплывает в приоткрытую дверь тачки. Наконец я объясняю, куда ехать, и мы едем. Вот и Женькин дом — здесь живет оружейный мастер. Велю Лехе включить фары, и мы проезжаем мимо на габаритных огнях. Возле дома чисто. Объезжаем соседнюю улицу — и там нет ни людей, ни машин. Велю Лехе остановиться на ближайшем перекрестке и добираюсь до нужного дома пешком. Прохожу во двор и стучу в дверь.
— Кто это? — слышу испуганный голос и отвечаю так, чтобы можно было узнать мой голос:
— Свои. Это я, Женя.
Открывается дверь, и я вхожу на просторную кухню. Здесь густо пахнет яблоками, они и лежат спелыми кучками в мисках и тазике. Мне запомнился оружейный мастер своим простоватым, довольным жизнью видом, но теперь я вижу какое-то издерганное существо, небритого молодого мужчину, помятого и неухоженного.
Я сажусь на стул и достаю сигарету:
— Что-то случилось? Вид у тебя неважный.
Парень садится напротив меня на продавленный диван и вдруг начинает плакать, по-бабьи размазывая слезы по щекам.
Отбрасываю сигарету и присаживаюсь рядом.
— Э-э, парень! Почему плачешь? Слезами делу не поможешь. Рассказывай — что стряслось?
Наконец парень успокаивается.
— Все уничтожено, — говорит он. — Уничтожено все. Абсолютно.
— Жень, выражайся яснее. Что именно уничтожено? — Приходится с ним объясняться, как с ребенком.
Парень стягивает тельняшку, в которую был одет, и на его жилистом, крепком торсе я вижу множество желтых уже синяков и почти заживших ссадин.
— Да, — только и вырывается у меня. — Это аргумент. Кто поработал?
— Когда ты приходил последний раз. — Женька опять начинает всхлипывать. — Через несколько дней после тебя явилась ко мне домой целая команда. А у меня Таня… — Губы у Женьки кривятся, но он сдерживается и продолжает: — Таня была у меня. Моя невеста. Нас уволокли в тачки и отвезли, — не знаю, куда отвезли. Стали меня бить. Про тебя команда все знала — где жил знали, но данных у хозяев в книге не нашли. Говорят, ты все уничтожил. А если уничтожил — так между собой говорили, — то, значит, мог быть причастным к какому-то делу в Симферополе… И еще эти подонки знали, что я с тобой общался. И били снова меня. Потому что не верили, что я о тебе ничего не знаю… Твой новый адрес. И всякое такое. После их пахан явился и тоже спрашивал. И тоже не верил, но не бил, потому что били другие… После… Нет, не могу! Нет, знай… После их главный пидер мою Таню насиловал, а мне велел смотреть. Если не буду смотреть, он сказал, то ее убьют. Ты во всем виноват. — Женька замирает вдруг и поднимает глаза, а в глазах огонек сумасшедшинки. — Так это ты, сука, во всем виноват!