Но в эту ночь дремота меня не мучает. Я снова ищу выхода. Что предпринять? Самый простой способ перед отходом судна сбежать на берег. Но… во-первых, это значит очутиться в чужом краю без денег (все жалованье, во избежание бегства команды, выплачивается только по возвращении в Европу), во-вторых, придется потерять заработок за несколько месяцев рейса; выбросить весь свой тяжелый труд «за борт» в угоду боцману, и в-третьих, слово «бежать» звучит позорно.
Разве я трус? Такой поступок не достоин моряка. Я молод, но опыт мой говорит, что решиться на такой шаг – значит, погубить себя. Нет!.. Будь я проклят, если я на это решусь! Лучше остаться уродом, лучше смерть! Сегодня же, вот в эту ночь, я должен найти какой-то выход. Надо только придумать.
Я прошелся по палубе. Покачав рукоятку помпы, я подставил голову под холодную струю воды. Так! Решение есть… Пусть изуродует меня, пусть убьет, но я буду завтра драться с ним до последнего вздоха. Драться так, чтобы у него навсегда отпала охота преследовать меня. А хватит ли пороху? Надо проверить себя, испытать… Как? Чем?… А очень просто.
Наш пароход пришвартован к бетонной стене мола. Борт судна почти на одном уровне с поверхностью мола. Пароход то отступает от мола, то с такой силой прижимается к нему, что пробковые кранцы, смягчающие удары, сжимаются в лепешки. Прыгнуть днем с борта на берег – это пустяки… Но прыгнуть ночью, во мраке, когда борт отходит от берега на расстояние метра и этот промежуток кажется черной пропастью!
Промахнуться в прыжке – значит, погибнуть. Вынырнешь, а в этот момент борт снова прижмется к молу, и от тебя останется только кровавое месиво.
Так вот: если у меня хватит духу прыгнуть с судна на мол, когда борт от него отойдет, тогда можно завтра схватиться с боцманом.
Такая проверка нервов может дать мне гарантию, что завтра я не сдрейфлю. Ну что ж… Попробуем. Я подошел, взобрался на борт, встал. Глянув вниз, в черную пропасть, и почувствовал легкую дрожь в ногах. Выждав момент, когда борт снова отошел or берега, я приготовился, пригнулся и… ни с места… Ноги приросли к борту. Сердце забилось. Выступил пот. О, чорт! Выждав момент, я снова пригнулся, и снова то же самое. И так в третий, четвертый и пятый раз. Не могу оторвать ног от борта. Я соскочил с борта, прошелся по палубе. Передохнул. И опять… И опять… Прошел, вероятно, час. Усталый, весь мокрый от пота, опустился я на палубу и, если бы не стыд, заплакал бы.
Вяло, пошатываясь, снова взобрался я на борт и вдруг, неожиданно для себя, словно кто толкнул меня в спину, глухо вскрикнул и… прыгнул. Ослабевшие ноги скользнули по стене мола, но я успел ухватиться руками, повис… Мгновенно взобравшись на мол, я круто повернулся и уже оттуда прыгнул обратно за борт. Покачнулся. Сорвался на палубу. Без передышки я повторил свой прыжок туда и обратно… Хватит. Ура! Гордый, счастливый, я прошелся по палубе.
В этот день я спал крепким сном, и обычный шум на палубе не мешал мне. Проснулся я раньше времени. Рабочий день кончался, грохот лебедки затихал. На железной печке стоял котелок с водой. Котелок принадлежал боцману. В нем он варил крабов. Боцман с минуты на минуту должен был притти будить меня. Кроме меня в кубрике никого не было.
– И так душно, а он завел моду зажигать печь в нашем кубрике. У себя бы зажег, мерзавец! – проворчал я.
«А вдруг он на этот раз не придет? – по думал я со страхом. – Тогда весь мой план будет нарушен…»
Схватка должна произойти здесь, в кубрике, один-на-один. Я предварительно убрал от себя подальше нож, чтобы сгоряча не прибегнуть к нему. Драка будет без перчаток и не по-джентльменски, а как придется.
Послышались шаги… Он! Дыхание у меня участилось. Спокойно! Я приготовился. Закрыл глаза и притворился спящим. До боли стиснув челюсти, сдерживая дыхание, я весь напружинился.
Вот он вошел, подходит ближе… ближе Сквозь ресницы вижу невыносимо-отвратительную усмешку. Вот он занес свою здоровенную лапу, чтобы грубо разбудить меня Я открыл глаза и глянул на него в упор, Боцман отшатнулся. Его рука повисла в воздухе. Он стоял, идиотски выпучив глаза, а я, не сводя с него глаз, подымался на койке, торопливо застегиваясь. И вдруг с глухим криком всем своим телом обрушился прямо ему на голову.
Боцман грохнулся на пол, как подкошенный, и не успел он притти в себя, как я уже сидел на его спине, мертвой хваткой сдавив его горло. Боцман, извиваясь, хрипел и ворочался подо мной. В таком положении он никак не мог воспользоваться боксом. Он повернулся на спину раз, другой и придавил меня своим телом. Напрасно… Я крепко держал его за горло. Тогда в отчаянии он поднялся на ноги и, как безумный, заметался по кубрику. Он пытался стряхнуть меня со спины, разорвать петлю моих рук. Тщетно.
Он бросился к стене и с силой ударился о нее моей спиной. От удара в посудном шкафу треснули дверцы, посыпалась посуда. Удар о железную стойку пришелся по позвонку. Зверея от боли, я впился зубами в его шею.
Руки мои против воли разжались сами собой, и я сползаю, сползаю. Он хотел воспользоваться этим и повторить свой удар о стойку, но промахнулся, и мы оба упали. Голова моя ударяется о железный пол. Меркнет свет. Боцман подымается на ноги. В моем помутившемся сознании вспыхнула мысль: неужели нокаут?! Нет! Нет! И, подброшенный какой-то внутренней конвульсией, я вскакиваю на ноги, стремительно бросаюсь на врага…
О, чорт! С разбега натыкаюсь на встречный удар. Он пришелся прямо по носу. Кажется, будто треснул череп. Мутная волна подкатывает к горлу. Сломан нос… Я урод… Нет! Еще не все кончено.
Прикрыв лицо рукой, изогнувшись, я снова бросаюсь вперед и снова встречный удар, Но я пригнулся и удар пришелся мимо. Теперь я приблизился вплотную к боцману, вцепился и, подпрыгнув, изо всех сил нанес ему удар головой в лицо. Раз! Другой! Боцман покачнулся, тяжело задышал.
Он пытался оторвать меня, но я повис на, нем, как бульдог. Ему удается одной рукой обхватить мою шею. Другой он глушит кулаком снизу по лицу, по носу… Я слышу удары, но не чувствую их… Не в силах вырваться, я пускаю в ход свои крепкие зубы. Боцман взвыл и выпустил мою голову. Молниеносно обхватив его прямым поясом, я с размаху швыряю его на горящую печь. Я слышу его панический вой…
С шумом вбегают люди и видят: в дыму, и копоти два окровавленных человека, воя и рыча, катаются по железному полу.
Я лежу на койке, не могу двинуть ни рукой, ни ногой. Они крепко связаны. Хочу поднять голову и тоже не могу…
– Эй, кто здесь! – зову я и не узнаю своего голоса: глухой, тяжелый, сиплый. С нижней койки кто-то встает.
– Что такое?
– Развяжи.
– Не велено, – говорит матрос-швед. Он как будто смущен.
– Развяжи! – угрожающе настаиваю я.
– Развяжи, – советует француз.
Швед развязывает, приговаривая:
– А здорово он тебя расквасил.
– А я его?
– Родная мать его не узнает, – смеется швед.
Я доволен. Мне подают зеркало. Я плохо вижу. Чтобы посмотреть на себя в зеркало, я должен раздвинуть пальцами веки. Что такое? Кто это?! В зеркале страшная, окровавленная маска. Вместо глаз – огромные черные опухоли.