— Последний раз я видела отца, когда он стоял на ступенях возле башни Уильяма Толлера, — честно ответила она.
Лицо Роберта просветлело.
— Старая смотровая башня! Как к ней теперь можно пройти?
— Через Длинную галерею, — сказала Хезер и повела его туда.
Длинная Галерея привела Роберта в восторг.
— Здесь почти ничего не изменилось! — воскликнул он, подходя к ряду освинцованных окон. — Даже парк отсюда выглядит не так странно! Я будто снова оказался дома. За исключением… — он махнул рукой на ряд портретов в толстых позолоченных рамах. — За исключением этих незнакомцев. Кто они все?
Хезер ухватилась за возможность его отвлечь и повела вдоль портретов, рассказывая обо всех изображённых на них людях, чьи имена могла вспомнить:
— Это леди Мэри Франсей. Я запомнила её, потому что она такая красивая. А этот епископ — Генри Толлер. А это Джеймс Толлер в завитом парике. А вон тот с ружьём — Эдвард Толлер-Франсей. Кажется, его убили на войне.
Всё время, пока она говорила, у Роберта с лица не сходило странное выражение, которое, как показалось Хезер, она понимает. Частично это была гордость, частично растерянность — та самая, с которой он недавно смотрел на замок. Хезер подумала, что ей тоже стало бы не по себе при виде стольких людей, появившихся в её семье уже после неё. Все они мало походили на Роберта. У некоторых, правда, тоже были тёмные глаза и светлые волосы, но такого смуглого лица с чуть раскосыми чертами не было ни у одного.
— Здесь ведь нет твоего портрета? — спросила Хезер, когда они прошли мимо Сэра Френсиса, склонившегося перед королевой Елизаветой. Странное выражение на лице Роберта уступило место ослепительной улыбке, которой Хезер почему-то не поверила. Она поняла, что вопрос снова его задел.
— Он и не мог бы здесь оказаться, — ответил Роберт. — Вообще-то, сам портрет у меня был, но полагаю, его сожгли, когда меня… когда меня устранили. Леди, на которой женился мой брат, была ревностной пуританкой и ненавидела меня за то, что я использую магию, — его ослепительная улыбка стала ещё шире. — Кстати, она была из Франсеев.
И явно желая сменить тему, он круто развернулся и указал на галерею поменьше:
— А вот ещё одна комната с портретами, которую я не припомню.
— Это зал Кровной Вражды, — сказала Хезер, тоже радуясь возможности сменить тему. — Там висят портреты всех Франсеев и Толлеров, которые враждовали между собой двести лет назад.
Услышав это, Роберт обхватил себя руками и расхохотался. Он хохотал, запрокинув голову, пока его смех не пошёл гулять эхом по всей Длинной галерее.
— О, это же замечательно! Я наложил на них проклятие, из-за которого Франсеи должны были ненавидеть Толлеров, чтобы отомстить жене моего брата. И оно подействовало! Подействовало! А из-за чего они ссорились?
— Тихо, — шикнула на него Хезер. — Понятия не имею. Я только знаю, что у них были дуэли, судебные иски и тому подобное на протяжении ста лет.
Роберт повернулся к ней с выражением, которое бывает у человека, когда он задумал большую каверзу.
— Так давай узнаем, — произнёс он и вытянул перед собой руку.
Хезер сама удивилась, когда её «Нет!» получилось таким же строгим, как у мамы.
Но было уже поздно.
5
Привычная реальность качнулась у неё перед глазами, сменившись тем, что находилось под ней. Спустя мгновение стёкла, закрывавшие портреты в зале Кровной Вражды, стали распахиваться, как окна. Первым из своей рамы высунулся мужчина в судейском парике.
— Чтоб мне ослепнуть! — воскликнул он, и его худое жестокое лицо перекосилось от отвращения. — Да здесь полно вонючих Франсеев!
Огромная толстая герцогиня с портрета напротив пришла в ярость.
— А ты брал взятки, Джордж Толлер! — взвизгнула она, потрясая розовым кулаком в бриллиантовых перстнях. — Ни один судья не был так жаден и не повесил больше бедных душ, которые не могли заплатить!
Тут люди с остальных портретов тоже перегнулись через рамы и стали выкрикивать оскорбления.
«Напивался с самого утра!» — вопил кто-то под ухом у Хезер, а человек рядом с Робертом завывал: «А вы, мадам, рядитесь, как девочка — и это в ваши-то годы!»
Роберт склонил голову набок, пытаясь выяснить причину такой взаимной ненависти, но в царившем вокруг гвалте это было практически невозможно.
Тем временем толстая герцогиня так разбушевалась, что перевалила раздутую ногу через край рамы, готовясь выбраться целиком и вцепиться в судью Джорджа Толлера. Как раз в этот момент в другом конце зала Кровной Вражды появилась мама, ведя за собой толпу туристов.
— А это зал Кровной Вражды, — начала мама и, так и не договорив, изумлённо уставилась на герцогиню, которая уже перевалила через раму вторую ногу и тяжело спрыгнула на пол, заставив содрогнуться в зале все стёкла.
— Сейчас ты у меня подавишься своими собственными словами, Джордж Толлер! — завопила она.
За спиной у мамы туристы начали активно проталкиваться вперёд, чтобы поглазеть на герцогиню. Похоже, они решили, что это всё входит в экскурсию. При виде столпившихся туристов Роберта разобрал смех.
— Кто это такие? — спросил он. — А как таращатся! Да они же самые настоящие овцы! — и он вытянул перед собой руку, трясясь от смеха так, что ему пришлось даже придерживать запястье.
— Нет, не надо! — крикнула Хезер, но, увы, опять слишком поздно. Зал Кровной Вражды неожиданно заполнился овцами, к которым вскоре присоединились Франсеи и Толлеры, выпрыгивающие из портретов, чтобы продолжить свою легендарную вражду. Овцы носились по залу, отчаянно блея и путаясь под ногами у людей в красных мантиях, чёрных камзолах, голубой парче, вышитых жилетах и огромных шуршащих юбках со скрипучими корсетами. Вооружившись тем, что было на портретах, Толлеры и Франсеи перешли в рукопашную. Кому-то повезло больше: их запечатлели с тростями, хлыстами или зонтиками от солнца, а у одного была даже шпага, но её выбил маленький худой мужчина, который мордовал всех направо и налево огромной книгой. Остальные колошматили друг друга веерами, пяльцами, пергаментными свитками и шёлковыми сумочками. Во все стороны летели сбитые шляпы и парики. А посреди этого бедлама стояла мама, держа пастуший посох и переводя потрясённый взгляд с красных от злости Толлеров и Франсеев на рассыпавшихся по залу блеющих овец. Судя по её виду, она находилась сейчас на грани нервного срыва.
— Ой, бедная мама! — воскликнула Хезер. — Роберт, прекрати это немедленно!
Но Роберт, заливаясь смехом, бросился бежать от неё по Длинной галерее. Хезер кинулась за ним. Догнать его было не сложно, поскольку он то и дело останавливался, сгибаясь пополам от приступов дикого хохота, но вот поймать его не никак получалось. Каждый раз, когда Хезер была уже готова его схватить, он либо уворачивался, либо мир давал лёгкий крен, и он ускользал с помощью волшебства. Несмотря на раздражение Хезер пару раз сама чуть не рассмеялась — настолько искренне Роберт считал их беготню игрой. Она чувствовала себя так, словно гоняется за маленьким мальчиком, а не молодым человеком, которому следовало бы вести себя гораздо серьёзнее. Наконец, Роберт дал Хезер загнать себя в угол в конце Длинной галереи. К тому времени овцы тоже успели туда добраться и теперь носились кругами на трясущихся копытцах, оря «Бе-е-е!» почти человеческими голосами. На отполированный до блеска пол посыпался овечий горох, и мутузящие друг дружку Толлеры и Франсеи, пёстрой толпой хлынувшие в галерею вслед за овцами, то и дело на нём поскальзывались. Хезер увидела, как толстая герцогиня с размаху шлёпнулась на спину под портретом Сэра Френсиса Толлера и королевы Елизаветы, и осталась там лежать, отдуваясь и промокая расквашенный нос кружевным платком. Рядом с ней стояла мама, всё ещё сжимая в руках пастуший посох и дико озираясь.