Не прошло и суток, а вилла Доччи уже пленила его своими чарами, и мысль о том, что драгоценное время придется, может быть, посвятить изучению малой части сада, уже отдавалась острым и все возрастающим ощущением неудовлетворенности.
Ответ пришел сам собой. Нужно просто-напросто изменить тему курсовой. Разве кто-то будет возражать? Профессор Леонард? На каком основании? В этом отношении студенты пользовались большой самостоятельностью. Если уж Роланд Гиббс договорился взять в качестве темы римскую церковь в Суффолке, то почему нельзя написать работу об итальянской вилле? Придется разыграть марксистскую карту — это направление приобретало на факультете все большую популярность, — проиллюстрировать положение о том, что архитектура и искусство существуют не сами по себе, а отражают скрытые социально-экономические процессы своего времени.
Воодушевленный принятым решением, Адам открыл ту папку, что дала ему синьора Доччи, и начал читать. Язык документа, составленного на стыке столетий, отличался выразительностью и строгостью форм.
Двадцатипятилетняя Флора Бонфадио умерла в 1548 году, через год после того, как они с мужем, Федерико Доччи, бывшим старше ее на два десятка лет, вступили во владение новой виллой, построенной возле Сан-Кассиано. О самой Флоре известно было немного. Некоторые утверждали, что она состояла в родстве с поэтом и гуманистом Джакопо Бонфадио, но заслуживающих доверие свидетельств в пользу таких утверждений никто не представил. Что касается Доччи, то их знали как семью флорентийских банкиров, которые, подобно Медичи, происходили из Муджелло, гористого района к северу от города. Не достигнув положения и степени влияния Медичи — а кто достиг? — они к шестнадцатому столетию утвердили за собой репутацию успешных финансистов. Благодаря успехам семьи Федерико Доччи и смог позволить себе такую роскошь, как строительство загородного имения для себя и молодой жены.
В самое короткое время вилла Доччи стала, выражаясь морским языком, портом захода для художников и писателей и прославилась экстравагантными приемами, которые устраивал ее щедрый хозяин. В этом не было ничего не обычного. Многие богатые флорентинцы ставили себе целью создать за городом культурный источник; более того, они считали это необходимой стадией своего развития — возможностью поделиться неправедно нажитым с нуждающимися, одновременно заводя знакомства и общаясь с величайшими талантами своего времени. Большие деньги и большое искусство всегда шли бок о бок. Заурядный обмен в век, движимый патронатом.
В списке тех, кто посещал собрания на вилле Доччи, Адам обнаружил лишь два знакомых имени. Первым был Бронцино, известный придворный художник; второй — Тулия д'Арагона, куртизанка и поэтесса, особа не менее известная, хотя и не с самой лучшей стороны. Ее присутствие придавало списку пикантный душок скандала, намекая на зловещую и опасную сторону собраний на вилле Доччи. Так или иначе, но уже через год мечта Федерико о загородном салоне, о культурном роднике на холмах Ломбардии внезапно разбилась вдребезги со смертью жены. Записей о том, что же стало причиной безвременной кончины Флоры, обнаружить не удалось, но для Федерико случившееся стало, похоже, сильнейшим ударом, от которого он так и не оправился. Несчастный не женился больше, а вилла и поместье перешли по его смерти к другой ветви клана Доччи.
Во всем этом историческом тумане ясным представлялось лишь одно: в память о супруге в 1577-м Федерико заложил небольшой сад, план которого сам же и создал. Перевернув страницу, Адам наткнулся на составленную от руки карту сада. И машинально закрыл папку. К первому знакомству лучше подходить без предвзятости, с повязкой на глазах, как рекомендовал профессор Леонард.
Дорожка, давно забытая и заросшая травой, неспешно сбегала в лощину. Чем дальше вниз, тем гуще стояли деревья по обе стороны от тропинки; лиственные уступали место вечнозеленым: сосне, тису, можжевельнику и лавру. Он слышал птиц, но голоса их звучали приглушенно и рассеянно. А потом тропинка вдруг исчезла. Так, по крайней мере, показалось ему с первого взгляда. При более внимательном осмотре выяснилось, что путь преградила высокая стена густого тиса с проходящей через нее наискосок брешью.
Адам остановился на мгновение, потом протиснулся в узкую щель.
Дорожка за оградой была посыпана щебенкой. Деревья с обеих сторон подступали к ней так близко, что ветви их смыкались вверху, образуя сумрачный свод. Ярдов через сто все оборвалось, и он шагнул на расчищенное от всякой растительности место у начала широкой расселины в склоне холма. Место это, по всей очевидности, и было сердцевиной сада, той центральной осью, от которой он раскладывался.