Шлепнули Колчака в Иркутске. Полина с годовалой дочуркой Катенькой от зажимистой свекровки перебралась в тятин дом.
Через девять лет прокрался сюда затравленным волком в февральскую пургу Сашка Колмогорцев, провел последнюю медовую ночь с любимой женушкой и сгинул навек.
Началась коллективизация. Стали шерстить зажиточные дома и в Селезневе. Председатель сельсовета Семен Селезнев, сын распятого красного партизана Гаврилы Селезнева, записал Агафона Сторублева в подневольные жертвы международного кулацкого ярма, а Финадея в эксплуататоры. Полина пробовала доказать, что он, наоборот, в гражданскую убил белогвардейца. Однако сам Финадей отрекся от дочерних слов: не марал-де рук, не брал греха на душу.
Его отправили под конвоем вниз по Оби. Вместе с ним выслали и беременную Полину с десятилетней Катей за укрывательство мужа.
Опустел дом Финадея, но чужим людям не дался.
Пробовали в нем поселить каких-то нищебродов-зимогоров, но те и не ночевали даже: якобы выгнало их привидение — смутный белый человек.
Сдается мне, был у Финадея с Ганей уговор. Тот поди и нагнал страху на пришлых. Мог Ганя представляться, мог…
Снова перебралась Лампея в родную избу вместе с Лизой да Гриней из развалюхи хибарки, которую выделил им сельсовет.
А Ганя совсем отбился от Финадеева дома.
Сатана
Мать моя, Полина Финадеевна, не любила вспоминать свое ссыльное прошлое. Однако к старости при каждой застолице слово в слово стала пересказывать одну жуткую историю, которая случилась с ней в ту тяжкую пору.
Когда Вовке, которым мать отяжелела после тайного свиденья с мужем, стукнуло пять годков, занемог дед Финадей и скончался. Зарыли его неподалеку от могилы сиятельного офени-князя Меншикова. Пока дед держался на ногах, мать еще терпела и барачный холод, и болотный гнус. Сама она срубала с лесин сучки, так подле матерой сосны и свалила ее лихоманка.
Днем мать скрипела зубами, ночью скулила бездомной собакой. Хорошо, смирёные деточки получились от Саши: голодные-холодные, а играют себе молчком в тряпичные куклы возле барачной печурки.
Завез Селезневу — мать на дедову фамилию переписалась — к себе на излечение Николай-экспедитор, мой будущий отец. За детьми учредил надзор, а сам то и дело бегал проведать больную. Выходил подопечную и поставил сторожить склад с пилами, топорами, телогрейками. Навздевает мать телогреек на Катю с Вовкой, затопит печурку и шьет из рвани всякую одежку детям и себе.
Как-то, обняв ружьишко, задремала она. И причудилось ей, что ворвался в сараюшку с завитыми-перезавитыми рогами снежный баран. Заметался по углам, зацокал, замемекал и затих, вытаращив глаза на дверь.
В дощатой коляске на деревянных колесиках въехал Сатана. Обличьем как мужик, только нос свернулся большущей бородавкой. Весь заскорузлый, ноги в рыжих волосищах, и колени как две красные плешины. Кнутом о трех концах пощелкивает чертей, только шерсть клочьями лезет. Плохо, дескать, коляску тянут. А чертям от сатанинского кнута одна сладость. Пихают друг дружку, под кнут норовят угодить. Глаза у Сатаны изменчивы. Когда он в в благодушестве, рыжие зрачки отливают кровавым. Понужнет чертяк — зрачки ровно белки в колесе — и проваливаются глаза внутрь. Вместо глаз дыры, и идет из них тогда быстрая бесшумная стрельба.
Посмотрел Сатана на мать — она и очнулась от страха. Схватила в охапку детей — и в барак. До утра с ней отваживались.
Очень она была напугана страшным видением. Истолковала его как знак неминучей гибели в этих богом проклятых устьобских урманах. Заметалось сердчишко ее от страха, помутился разум. Молода еще была, тридцать лет всего-навсего, жить хотелось. Вот и надоумилась бежать куда глаза глядят. Да далеко ли с ребятишками-то убежишь? А бежать надо: умирать не хочется — Сатана из головы не идет. Кто знает, как бы все обернулось? Да смутил ее окончательно Николай-экспедитор:
— Сгинешь ты здесь, Полюшка, и деток загубишь. Давай маханем к мамане моей в Среднюю Азию. Вверх с лесом поднимемся по Оби до железной дороги. А там до Сталинабада. О детях не думай, все одно их в детдом определят — никуда они не денутся. А мы их потом выхлопочем, выпишем из детдома-то…
Ох Сатана, Сатана — пугало человеческое. На что ты толкнул бедную мать мою!
Мучилась, мучилась Полина Финадеевна да поддалась на уговоры своего врачевателя, сбежала с ним в теплые райские края.