— Ты, это, батя, кончай, слышь-ка. Отходи ты, мать его, отходи, не балуй. Только вертайся. В церкву сгоняю помолюсь за тя. Слышь, батя. Ешшо камаринску с внучком Федькой отчебучим. Слышь, батя, — долго упрашивал девяностолетнего отца дядя Петро и подгребал землю с мокрой травы. Пополз к грядке и стал ладошками на коленях носить жирную землю и бросать на отца.
Вздохнул дед, ожил.
— Батя! — стал лихорадочно сгребать землю с отца Петро. — Батя, жив! Камаринску, батя. С Федькой, с внучком. Все приходите, слышите. Все! На день рождения. — Поднял отца на руки и понес в избу.
Наделала гроза дел, надолго осталась в памяти селезневцев.
Сколько слышал я уже взрослым о воскрешении убиенных грозой! Отходят, сказывали, многие из них.
Селезневцы, святая простота. Издревле храните в себе преклонение перед матерью-землей. Понадеялись на нее и деда Сидора спасая. Теперь, когда стал я шибко грамотным, знаю, что она, земля-матушка, в электрических бедах не помощница, а помеха. Может, земля селезневская необычная и очистила все-таки Сидора Ренева от губительных электрических зарядов? Навряд ли. И все же сильна селезневская земля, коли взрастила такую крепь, как дед Сидор.
Славное мое Селезнево, явило ты мне после разлуки с тобой великое чудо — воскрешение человека.
Сколько еще доброго и чудесного подаришь ты мне за счастливейший год моего детства!..
Рыжий, со звездочкой
Корову тетя Лиза пока не завела. Молоко приносила соседка, тетя Маша Обердорф. Детей у них с Диттером, Дмитрием Ивановичем, не было, и они всячески приваживали меня к себе и почему-то называли «зиротой».
Тетя Маша доверяла мне пригонять из стада толстую, с выменем до земли корову Марту. Марта уже привыкла ко мне и, завидя меня за околицей, ласково мычала и пыталась лизнуть.
Марта была корова умная. До меня она сама преспокойно приходила домой, сбрасывала рогами жердь с загона и, вытянув голову, мычала от баса до фальцета. Не каждая корова так могла.
Иногда я ходил на зимихинскую молоканку, где работала бабушка Лампея, и не встречал Марту. Доить ее тогда было трудно: не стояла она спокойно и все обиженно мычала.
С молоканки возвращался я по большаку и всегда заглядывался на домик Еропкина. Домик как домик, покрыт дерном, ставни, калитка, горбатый, как и его хозяин. Колдует в нем над фотографиями одинокий горбун Еропкин.
Но вот однажды возле еропкинской избушки меня встретил рыжий теленок со звездочкой на лбу. Он тяжело уставился на меня и набычил голову. Я опустил глаза.
— Бы-ы-ча, бы-ы-ча, — заискивающе поманил я бычка и ласково посмотрел на него.
Он боднул только что вылупившимися, зудящими рожками воздух и тупо остановился.
— Ну вот, молодчик, так и стой, понял? Так и стой, и ни шагу с места, — пальцем погрозил я теленку и небрежно, вразвалку пошел дальше, не оглядываясь. Прошел метров двадцать — оглянулся. Рядом исподлобья смотрел на меня красными глазами рыжий злюка.
Вот навязался на мою голову. Еще пырнет сзади. Не трусь, Толяй. Главное, виду не подавать, что стушевался. Я топнул ногой, погрозил бычку кулаком и посмотрел, нет ли поблизости камня или палки, бросил черепком потрескавшейся дороги прямо в лоб своему врагу. Теленок низко мотнул головой и задрал хвост.
Я побежал, но заставил себя остановиться. Бычок, не опуская хвоста, припустил за мной. Как назло, не было ни одной машины. Я шел все быстрее и быстрее, посматривая по сторонам, где бы можно было спастись в случае чего. Вот и дом Обердорфов. Можно спрятаться здесь. Нет, лучше увести этого бандита с большой дороги подальше, чтобы запропал и не нападал на людей.
И то, что я выдержал, не забежал трусливо к Обердорфам, придало мне смелости. Это почувствовал и телок. Он сбавил шаг, но не отставал. Что на уме у рыжего, кто его знает? Улучит момент и повалит на землю. И люди, как назло, куда-то подевались. На улице ни души. Но все поди из окон видят. Наблюдают: сдрейфит Толик или нет. Ну уж фигушки. До дома недалеко. Может, все обойдется.
Я уже слышал и чувствовал тепло, травяное дыхание бычка. Я уже лопатками ощущал два маленьких рога, твердых, точно камешки. Меня успокаивало, что рога еще не заострились и будет не так больно.
У своего дома я резко рванулся влево, перебрался через кювет и забежал под прясло. Рыжий с разбегу ударил рогами жердь так, что она зазвенела. Мурашки пробежали по моему телу. А если бы меня так?.. Я вытащил из плетня палку и ткнул через прясло прямо в звездочку врага. Рыжий рассвирепел, заелозил рожками по жерди, ища трухлявое место. Рожки и лоб его выбелились от бересты. Рожки скользнули под жердь, и голова застряла в прясле.