— Я в порядке, — выдавливаю я. Я тянусь за едой, сдерживая слезы, которые, я знаю, бессмысленны. У меня нет причин расстраиваться. Он ничего мне не обещал, на самом деле даже не сделал ничего, кроме того, что уступил моему желанию на одну ночь. — Нам не обязательно говорить об этом.
Левин молча кивает, вгрызаясь в свою еду. Я отвожу взгляд, не в силах переварить это зрелище, и моя лодыжка пульсирует при воспоминании. Сколько у нас еще дней? Я боюсь спрашивать, сколько пакетов с пайками осталось, сколько времени осталось до того, как мне придется переварить медленно портящееся мясо или умереть с голоду.
— Можем ли мы сделать что-нибудь еще? — Спрашиваю я, слыша, как в моем голосе начинают звучать нотки отчаяния. — Можем ли мы разжечь костер побольше? Пустить дым, который кто-нибудь может увидеть? Есть ли шанс, что это может помочь? Может в сумке есть сигнальные ракеты…
Слова начинают накладываться друг на друга, в меня закрадывается паника, и Левин быстро придвигается ближе ко мне, нежно касаясь моей руки. Одного этого прикосновения достаточно, чтобы немного успокоить меня, теплое покалывание пробегает по моей коже от его прикосновения, но он быстро отстраняется.
— Огонь может сработать, — медленно говорит он. — Но на самом деле должен быть кто-то в пределах досягаемости, чтобы увидеть его. Это большой риск, и у нас может быть не так уж много шансов на это. Там нет никаких бликов, я посмотрел.
— Неужели никто до сих пор не видел обломков? Кто-то пролетает же над ними?
— Кто-то должен был бы на самом деле видеть, но никому нет причин смотреть. Нет никаких записей о том, что мы сюда летели.
— О. — Я прикусываю губу, в очередной раз сдерживая слезы. — Тогда, я думаю, дым. Если мы впадем в отчаяние.
— В значительной степени…
Левин внезапно замолкает, поднимаясь на ноги.
— Блядь! — Ругается он себе под нос, проходя мимо нашего крошечного лагеря и немного дальше по пляжу. — Черт! Елена, иди сюда!
Я мгновенно вскакиваю на ноги, не обращая внимания на свою ушибленную лодыжку, и вскрикиваю от боли, поскольку переношу на нее слишком большой вес. Я смотрю на него, туда, куда он показывает, и внезапно чувствую слабость, когда вижу то, что видит он.
Это какой-то трюк? Мираж? Наше отчаянное воображение?
Но у нас обоих не может быть одной и той же галлюцинации, и мы пока не настолько плохи, чтобы это было тем, что происходит. Это означает, что то, на что я вижу, что Левин указывает, очертания чего-то похожего на огромный грузовой корабль…реально.
Это означает, что мы могли бы быть спасены.
— Подожди здесь, — быстро говорит Левин, его голос напряжен. — Дальше по пляжу есть несколько высоких камней. Я попытаюсь указать им на них.
— Я пойду с тобой…
— Нет. — Он качает головой. — Пожалуйста, Елена. Подожди здесь. У тебя повреждена лодыжка, и мне потребуется больше времени, чтобы помочь тебе, а я не могу позволить тебе самой пробираться по пляжу, — добавляет он, видя, что я открываю рот, чтобы возразить. — Пожалуйста, просто подожди.
Я сдаюсь, отступая обратно к своему одеялу. Мне ненавистна мысль о том, что меня оставляют сидеть и гадать, что происходит, особенно когда это гребаная ситуация жизни и смерти, но я знаю, что он прав. Я бы просто замедлила его и рискнула тем, что нас вообще спасут.
Это не значит, что я не хочу дуться из-за этого, просто немного.
Вместо этого я сажусь на одеяло, сцепляю руки на коленях и пытаюсь сохранять спокойствие. Если корабль увидит Левина, мы, возможно, сможем выбраться отсюда. Но в зависимости от того, кто это, останавливать их тоже может быть опасно. Или… Не думай об этом, говорю я себе, пока идут минуты. Я боюсь думать, что нас могут спасти, надеяться на это, но также нет смысла думать обо всех способах, которыми это может пойти не так.
Я сижу там, чувствуя себя так, словно вот-вот вылезу из собственной кожи, пока не вижу Левина, идущего по пляжу. Я мгновенно вскакиваю на ноги, не обращая внимания на пульсирующую боль в лодыжке, и смотрю, как он возвращается. Он выглядит потрясающе красивым, даже немного загорелым и грязным. Я с приливом тепла вспоминаю, как он выглядел прошлой ночью, когда я, наконец, сняла с него рубашку и увидела его мускулистый торс, покрытый татуировками.
— Они приближаются, — задыхаясь, говорит Левин, когда оказывается в пределах слышимости. — Они увидели меня, корабль направляется в эту сторону. Я помогу тебе спуститься по пляжу. Нам нужно поторопиться.
Я слышу надежду в его голосе, и моя грудь сжимается, шквал эмоций наполняет меня, когда я киваю. Я ковыляю к нему, хватаюсь за его руку так быстро, как только могу, и он обнимает меня за талию, медленно помогая мне направиться туда, куда приближается корабль.