— Елена. — В его голосе слышится явное облегчение. — Ты проснулась.
— Я думаю, ты мог бы назвать это и так. — Мой голос звучит хрипло, и я кашляю, чувствуя резкую боль в горле. — Я не уверена, что мне сейчас нравятся чувство сонливости.
— Я тебя не виню. — Левин упирается руками в колени, пристально глядя на меня, как будто пытается определить, в какой плохой форме я все еще нахожусь. — Какое-то время я не был уверен, что ты проснешься.
Это не совсем удивительно, но услышать, что это сказано так откровенно, похоже на шок. Я с трудом сглатываю, плотнее натягивая на себя одеяло.
— Что случилось?
Левин поджимает губы, делая глубокий вдох через нос.
— Давай я разведу огонь и приготовлю нам обоим что-нибудь поесть, и я тебе расскажу.
Я сижу, наблюдая, как он заканчивает разжигать огонь, медленно разжигая его, пока это не превращается в маленькое, яркое, потрескивающее пламя, прыгающее в ночной темноте. Он помогает мне придвинуться поближе, чтобы я могла согреться, а затем протягивает мне что-то похожее на пакет с военным пайком.
— Это ужин, — извиняющимся тоном говорит он. — Он не очень вкусный, но позволит тебе насытиться и оживить себя. Тебе нужно как можно больше калорий, я не мог заставить тебя много есть, пока ты была в отключке.
Он на мгновение замолкает, вскрывая свой пакет с едой, и смотрит на меня.
— Самолет упал. Ты это знаешь. — Он потирает рот рукой, поднос с едой балансирует у него на коленях. — Я пытался поднять нас после того, как убил пилота. Но было слишком поздно. Все, что я мог сделать, это попытаться смягчить удар.
— Думаю, это сработало. — Я беру несколько кусочков трейл-микса, зная, что мне нужно поесть, но такое чувство, что у меня перехватывает горло. — Мы живы.
— Да, это так. — Левин втыкает вилку в нечто, похожее на какую-то клейкую смесь, которая, как мне кажется, напоминает лазанью или зити, но на самом деле не получается. Его голос полон наигранного оптимизма, от которого у меня сжимается живот.
— Как долго меня не было? — Вопрос застревает у меня в горле вместе с едой.
— Около двух дней.
— И ты…
— Пытался сохранить тебе жизнь. — Он откусывает еще кусочек, морщится и откладывает его. — У тебя была адская температура. У нас есть кое-какие медицинские принадлежности, — он кивает в сторону сумки, стоящей на песке в нескольких шагах от него, — но ничего для этого. Это было просто на ощупь. Не хочу тебя пугать, — добавляет он извиняющимся тоном.
— Нет, я бы предпочла, чтобы ты был честен. — Я проглатываю еще кусочек еды, но не уверена, сколько еще смогу проглотить, прежде чем она начнет возвращаться. — Что еще у нас в сумке?
— Кое-какие вещи для выживания. Это все, что я смог захватить с самолета, прежде чем мне пришлось доставать тебя и вытаскивать нас из-под обломков. Мне было достаточно сложно добраться до тебя. — Левин на мгновение замолкает, как будто обдумывает, как много мне рассказать.
— Я хочу знать, — говорю я ему, но даже когда слова выходят наружу, я не совсем уверена, что они правдивы. Выражение его лица выглядит так, как будто он пытается удержаться от того, чтобы рассказать мне, насколько все плохо, и терпит неудачу.
— Там не так уж много всего, — говорит он мне наконец. — Там была пара одеял, которые у тебя есть прямо сейчас, несколько пайков типа MRE, вода в бутылках, аптечка первой помощи. Я использовал многое из этого, чтобы залатать твои и свои травмы. — Он поворачивается, показывая мне грубо зашитую рану на своей руке. — К счастью, у тебя, похоже, было больше шишек и ушибов, чем ран. У тебя был только один глубокий порез на боку и несколько поверхностных царапин.
Я морщусь.
— Тебе обязательно было сшивать…
Левин кивает, его рот скривился в выражении сожаления.
— Я бы пока не стал смотреть на это, — мягко говорит он. — Это не самая хорошая работа. Вероятно, это оставит шрам.
Я чувствую, как в груди пульсирует боль, к горлу подступает комок, но я подавляю его так сильно, как только могу. Не будь глупой, твердо говорю я себе, заставляя себя слабо улыбнуться.
— Это всего лишь шрам, — говорю я ему так храбро, как только могу. — Лучше это, чем смерть.
— Это правда. — Левин благодарно смотрит на меня. — Ты прошла через все это, Елена Сантьяго. Я впечатлен.
От его слов меня неожиданно бросает в жар, и я чувствую, как розовеют мои щеки, что заставляет меня надеяться, что свет костра недостаточно яркий, чтобы он мог это увидеть.
— Где ты научился всему этому? — Спрашиваю я, протягивая руку к пайку, чтобы попытаться съесть еще немного.