– Ты прав, Федор, надежнее самим все сделать, чем найти в озере.
Глава 10
На небольшой песчаной косе стоял медведь и настороженно смотрел в воду. Стайка маленьких рыбок, поблескивая серебристыми бочками, проплывала у самого берега. Медведь нагнулся - хвать лапой прямо с песком. Посмотрел - ничего, кроме песка. Бросил его в воду и опять уставился, смотрит… Вода отстоялась, подошла новая стайка. Опять всплеск - и снова неудача.
А в это время у шалаша старались другие рыболовы. Утопая в ворохах прутьев, Росин и Федор плели верши.
– Теперь уже скоро карась заикрится, - говорил Федор, поглядывая на набухшие бутоны шиповника. - Как шипига цвет выкинет, карась стеной попрет. Примета верная. В день столько поймать можно, сколько потом и в месяц не словишь.
Руки Федора легко, без единого лишнего движения делали свое дело. Казалось, прутья были живые и сами вплетались в вершу.
– Знаешь, Федор, смотрю на твои руки: прямо симфония.
– Что-то непонятное сказываешь.
– Красиво, говорю, делаешь.
– Что же в верше красивого? И у тебя такая.
– Да я не о том…
На стволах елей и сосен блестели тягучие, золотистые капли смолы. Нежно-зеленые, еще не совсем отросшие игольчатые листочки лиственницы будто хватило пламенем: побурели их кончики, опаленные солнцем.
Сейчас сам воздух, настоянный на смоле и хвое, казалось, пах солнцем.
Белка, которую жара застала далеко от гнезда, забралась в другое, наспех сделанное гнездо, устроенное только для того, чтобы спасаться в нем от жары.
– Да, и на жару Сибирь не скупится, - сказал Росин, стаскивая гимнастерку.
– А у вас в городе такая жара бывает?
– Еще хуже. Все каменное, так накалит - асфальт под каблуками протыкается.
– Что это - асфальт?
– Ты асфальт не знаешь? - удивился Росин.
– Может, и знаю, может, у нас в деревне как по-другому называется.
– Нет, - засмеялся Росин, - у вас в деревне его нету.
Росин положил гимнастерку и щелкнул пальцем по глиняной миске.
– Смотри-ка, Федор, как просохли, - звенят.
– Звенят. Обжигать пора. Теперь уж, поди, не лопнут. Столько времени на солнце жарятся. Просохли как надо, не то что тогда.
…Стоящий у воды медведь вдруг приподнялся на задние лапы. Черный кончик его носа беспокойно задвигался. Медведь проворно отскочил от воды.
Над кустами, приближаясь к берегу, покачивалась верша. Это Росин нес ее к озеру. Подошел, сбросил в воду. Вершу утянул на дно заложенный внутрь камень. Росин сделал напротив затеску на дереве и заспешил обратно - плести новые верши.
А через несколько дней уже на многих деревьях вдоль берега белели затески.
Восходящее солнце осветило кроны деревьев. Ветки лениво шевельнулись от легкого ветерка, будто проснулись и зашептались о чем-то перед дневными делами.
Внизу, куда еще не заглянуло солнце, Росин из шалаша вытащил на еловых лапах Федора.
– Глянь-ка, шипига зацвела! - обрадовался Федор, увидев заалевший куст шиповника. - Теперича работы будет.
Прибрежные тростники качались и шуршали от подошедших к берегу косяков рыбы.
Росин, кренясь от тяжести, тащил корзину, до краев наполненную увесистыми темно-бронзовыми карасями. Вываливал рыбу возле Федора - опять к вершам.
Федор, вытянув увязанную в шины ногу, сидел возле широкой плахи и торопливо чистил карасей. Как ни проворно двигались его облепленные чешуей руки, он не успевал за Росиным. Все прибывал ворох отсвечивающих красной медью карасей.
– Полно таскать. И с этим до ночи не управиться. Ты, где верш больше, отгороди затончик, садок устрой. Туда всю рыбу. А горячка пройдет, перечистим.
Росин развесил готовую к сушке рыбу на вешала и, забрав нож, ушел к вершам.
Федор чистил карасей каменным скребком. Приладился и к этому инструменту. Одного за другим отбрасывал вычищенных карасей.
«Ха-ха-ха!» - закричали над вешалами чайки-хохотуньи, метя поживиться чужой добычей. Федор запустил в них палкой, и стая врассыпную.
Росин, закатав повыше штаны, поленом забивал в дно кол за колом. Сплошным, почти без щелей, частоколом отгораживал от озера маленький затончик…
Отгородил. Подцепил деревянным багром ближнюю вершу. Дернул… Не поддалась, будто зацепил за корягу. Снял рубаху и прыгнул в воду. Нет, не коряга, действительно верша. Но такая тяжелая, даже в воде не поднимешь. Катком выкатил ее на берег. Она - как длинная, сплошь набитая рыбой корзина. Того гляди, лопнет. Выпустил рыбу в садок, выкатил вторую, третью… еще и еще перекошенные от рыбы верши. Из последней выпустил не всю, набрал в корзину и притащил Федору.
– Густо карась прет, - радовался Федор. - Из веку его тут не ловят.
– Скоро надо бы план работы составлять. Смету на новый год… А я тут с карасями занимаюсь. Распределят деньги по другим статьям, оставят на все воспроизводство крохи.
– Что же, начальство не знает, сколько денег надо?
– Знает… Другие расходы есть. Каждый год из-за сметы войны… Поставят прошлогоднюю сумму, вот и топчись потом на месте.
Росин снял с вешал связку рыбы.
– Не хватит ей сохнуть?
Федор взял пару карасей и постучал один о другой.
– Как сказывал? Гремят - просохли как надо. Эти, слышишь, что лучина.
Росин принялся складывать сушеных карасей в большой плетеный короб, подвешенный к толстому суку кедра, чтобы не забрались мыши.
– А не уйдет время урман-то под соболей смотреть? - озабоченно спросил Федор.
– Не уйдет!- Росин невесело усмехнулся. - Времени у нас теперь на все хватит… А для обследования вторая половина лета даже лучше.
…Через несколько дней короб был полон сушеной рыбы.
– Сейчас бы с удочкой посидеть. Поймать хоть одного такого карася на крючок. Жалко, ни крючка, ни лески, а то бы попробовал.
– Слышь-ка, никак гром? - насторожился Федор. - Этого еще не хватало. Неужели дождь? Сколько рыбы пересушивать придется. Лабаз делать надо, с крышей.
– Да, лабаз капитальный нужен… Я здесь не так далеко видел - елки хорошо стоят: все рядом и почти ровным кругом. И сучья толстые. В общем, как раз для лабаза.
– Вот там и делай.
На высоте примерно в два человеческих роста на прочные сучья Росин уложил толстые жерди, надежно прикрутил их к стволам ивовым корьем и прутьями. На раму из толстых жердей положил настил из жердей потоньше.
Федор оставил на время рыбу и лыком сшивал куски бересты для крыши лабаза. Делал он все без спешки, но как-то очень споро. Видно было - работает он не только руками, но и головой: все продумано, все складно, все одно за другим.
Росин то и дело слезал на землю, взяв в пук ветки, обхватывал сплетенной из лыка веревкой и, опять забравшись по сучковатому стволу, втягивал наверх, на настил. По бокам настила росли плетеные, как украинский плетень, стены лабаза… Хоть и длинен в эту пору северный день, но вот уж и тени во всю поляну и сумрак в чащобе. А крыша только начата.
Федор рогулькой подвинул горшок к углям.
– Уж который раз стынет уха. Вот, думаю, придешь, вот придешь, а ты все там. Поел бы.
– Думать, Федор, о еде не хочется. Все рыба, рыба, все пресное, пресное! Хоть бы одну солинку! Ведь так и загнуться можно.
– Помаленьку привыкнем. Другой старик хант и по сю пору соль не признает, а покрепче нас с тобой. Будешь, что ли, есть?
– Доделаю лабаз и буду. Теперь уж немного осталось…
Совсем потух день. Росин втащил на крышу последний кусок бересты. Укрепил, слез и, пошатываясь, побрел к костру.
– Федор, а ведь дождь собирается.
Федор посмотрел на луну.
На неяркий диск мохнатыми клочьями наплывали края низкой тучи.
– Похоже.
– Придется рыбу в лабаз таскать.
– Совсем с ног собьешься. На вот, выпей чаю. С брусничным листом. Малость силы прибавит.