Наконец кто-то попал в ловушку. Росин поднял плашку - под ней колонок, небольшой, с золотистой шкуркой зверек, похожий на горностая… А дальше опять пустые плашки, черканы, слопцы…
– Как, греет? - спросил Федор, помогая Росину освободиться от тяжелой шкуры.
– Как деревянная на морозе, совсем не гнется. Со всех сторон поддувает… Но все-таки ничего - выходить из избушки можно. Во всяком случае, теплее, чем этот жилет. - Росин кивнул на одеяние Федора, собранное из беличьих, заячьих, бурундучьих шкурок.
– Этот жилет скоро шубой будет. Добудем шкурок поболе, полы надставлю, рукава пришью.
– К весне, может, добудем. Во всех ловушках один колонок. Да вдобавок след росомахи видел.
– Худо. Пронюхает про ловушки, все оберет, хошь и приманку стащит.
– Федор, а почему росомаха по лисьему следу шла? Неужели лисицу поймать собиралась?
– Не, лису по мелкому снегу ей не пымать. А ходит за ней не зря. Самой охотиться лень, вот и подбирает объедки. А успеет - и все заберет, глухаря там али зайца. Она чаще за медведем ходит. А теперь медведь спит.
Росин подошел к чувалу погреть озябшие руки.
– Вот и еще один день прошел.
– День теперь короче птичьего носа.
– Скоро Октябрьские, Федор. Надо будет тоже, вместе со всеми, отметить. Пусть хоть это будет как у всех.
…Никогда еще стол в избушке не был накрыт так богато. Жареная медвежатина, вареная рыба, грибы в особом кулинарном исполнении Федора (не то жареные, не то вареные), клубеньки стрелолиста вместо картошки и даже лепешки из муки, добытой из корневищ кувшинок. Был тут и богатейший набор сушеных ягод: земляника, черная смородина, малина, черника, черемуха. А клюква, брусника, шиповник, рябина были поданы в замороженном виде.
По случаю праздника Федор решил принести даже меду.
– Садись, Федор. У тебя как, богатое воображение?
– Чего, чего?
– Ты можешь вообразить, что в наших изящных бокалах, - Росин поднял увесистую глиняную кружку, - в наших изящных бокалах не вода, а неведомое бургундское?
– Брага, что ли?
– Ну ладно. Пусть будет брага. Выпьем вместе со всеми.
– Почто не выпить? Давай выпьем.
Они чокнулись кружками. Получился глухой короткий стук.
– Все-таки мы не совсем оторваны от мира. Там праздник, и у нас праздник, вместе со всеми.
– Дома-то без нас не больно веселый праздник.
– Это верно, Федор… Твои-то давно узнали, а вот матери, наверное, только сообщили… Совсем еще не остывшее горе.
– Ничего, ты же не помер. И ей, поди, написали - пропал. А пропал - может найтись. Она же понимает… Я вот за своих не опасаюсь: выдюжат. Оно, конечно, тяжело без мужика в доме одной управляться. Ну так что же поделаешь? Всяко вот бывает…
– Уже полгода ни копейки матери не посылаю.
– Письмо бы ей от тебя нужно, а не деньги.
– Письмо-то письмо, что и говорить… Слушай-ка! А ведь ей, наверное, мою зарплату выслали! Мне же там что-то причиталось.
– Конечно выслали… Может, и пенсию положили.
– А вот это уже плохо.
– Чего же плохо? Пущай получает, потом расплатишься.
– А что? Верно!
– А я вот знаешь об чем беспокоюсь? Ведь не получу я винтовку-малопульку. Их нам по записи привезти должны были. Отдадут ее кому другому. А еще-то, кто их знает, привезут ли. А уж больно удобная штука. С ружья как: найдешь белку и гоняешь по дереву, покуда не загонишь, чтобы только голову из-за чувьев видать. Вот и стреляешь, чтобы дробь чего другого не захватила, не попортила шкурку. Чтобы, значит, первым сортом. А с малопулькой что: цель в голову - и лады. И патрончики дешевые, и унесешь хоть на всю зиму.
– Нашел о чем беспокоиться. Достану я тебе малопульку, как только вернемся. Ведь наше управление их распределяет.
Росин перестал есть.
– А что, Федор, в управлении уже, наверное, охотоведа вместо меня взяли?
– Должно быть…
– Какого-нибудь только кончившего институт… Ему, наверное, за мой стол садиться не хочется, думает, мол, после покойника.
– Полно болтать-то. Нашел о чем говорить. Ты в управлении вот чего расскажи. Народу у нас тут в тайге мало. Лежит, можно сказать, добро, а брать некому. Разве рыбы столько бы ловить надо… Или орех кедровый возьми. Много ли его берем? Если на каждую душу в колхозе считать - много. А прикинуть, сколько всего тут ореха, то каплю в море берем… С пушниной худо. Раньше-то охотники как жили? По тайге - вразброс. Сейчас всех вместе собрали. В колхоз. Ребятишки учиться могут. Магазин есть, больница, кино. Раньше - как? Один тут живет, другой там. Каждый вокруг себя промышляет. А теперь все в одном месте. Бьем зверя в ближних урманах, дальше-то на оленях не уедешь. А уедешь, так и промышлять некогда: все время в дорогах. Так год из года и остается зверь в дальних урманах. Вернешься отсюда - пошевели там кого надо, пусть на нашу тайгу внимания поболе обращают.
Федор выпил еще воды и продолжал:
– Глядишь другой раз в кино - людей на разных машинах возят, на вертолетах тоже. Вот бы нам сюда вертолет. Одного бы на сколько колхозов хватило. Долго ли ему нас по тайге развезти? Развез, а месяца через два собрал. Тогда бы все угодья опромыслили… Говорят, с вертолетом расходы большие. Так мы их покроем. Ведь не гулять - работать будем.
– Обязательно расскажу, Федор. В некоторых промхозах это уже есть - на вертолетах охотников развозят. Со временем везде так будет.
– Добро бы…
Федор задумался, видимо, представлял, насколько лучше пойдут дела промысловиков.
О многом говорили в тот вечер. Заснули только под утро.
Глава 22
Росин проснулся и не верил своим ушам. Через заставленное льдиной окошко видно: уже рассвело. На нарах, зарывшись в осоку, посапывал Федор. И вдруг в дверь опять, на этот раз громко и уверенно, постучали! Росин соскочил с нар.
«Кто же это?! - пронеслось в голове. - Здесь, в этих дебрях, только два человека, я и Федор!»
В дверь снова постучали!
– Да! Войдите! - Росин бросился открывать дверь.
Разбуженный Федор изумленно смотрел на Росина.
«Да, войдите!» - это он услышал даже во сне. Ничего не понимая, поспешно слез с нар, подхватил костыли и тоже вышел из избушки… Росин босиком стоял на снегу и растерянно озирался по сторонам. У домика никого не было.
– Ты чего-нибудь понимаешь? - спросил Росин. - Неужели не слышал: стучали же!
– Полно тебе. Следов-то, смотри, нету. Послышалось, поди.
– Да что ты, я хорошо слышал! - возмутился Росин.
Тук-тук-тук - застучали опять.
Росин и Федор подняли головы и увидели на крыше дятла с желтой шапочкой. Склонив набок голову, дятел с любопытством рассматривал стоящих внизу людей.
Тут только Росин почувствовал, что босыми ногами стоит на снегу. Захлопнул дверь, а дятел опять: тук-тук своим прочным клювом, проверяя, нет ли чего съестного под корой на крыше.
– Ну что же, хорошо, что разбудил, - сказал Росин, натягивая сшитые из медвежьей шкуры бродни. - Пора за дела приниматься.
Накинув медвежью шкуру, он вышел из избушки и тут же вернулся с большим берестяным ведром. В ведре замерзла вода, и лед в одном месте даже разорвал шов. Росин сел возле чувала и то одним, то другим боком поворачивал ведро к огню. Прогрев его со всех сторон, осторожно перевернул, поставил на пол и приподнял. На полу, сверкая в пламени чувала, осталась стоять ледянка, в точности повторяющая форму ведра. Вверху Росин осторожно прорезал небольшое отверстие и вылил воду.
– Федор, готова ледянка.
– Вижу. На-ка вот. - Он подал Росину маленький, сделанный из толстой бересты туесок с мелкими дырочками в крышке. Росин поднес туесок к уху.
– Шуршит.
– А как же… Ну, ступай.
Озеро теперь было громадным белым полем. Деревья на берегу окутаны снегом. Травы, кочек не было и в помине: все занесло. Синими, зелеными, красными искрами блестели на солнце снежинки. Росин с ледянкой под мышкой брел по тропинке, припорошенной снегом… От озера тропинка повернула к мелколесью… Выбрав, где снег чаще исстрочен следами горностая, Росин зарыл ледянку в сугроб. К этому отверстию Росин приложил полученный от Федора туесок и осторожно, с уголков, приоткрыл. В ледянку шмыгнула мышь и зашуршала на дне сухим сеном. Росин подышал в замерзшие руки, потер одну о другую, спрятал в рукава и побрел по тропинке дальше. Где-то вдали на лету каркал ворон… И снова молчит тайга. В этой мертвой тишине необычно громким казался даже хруст снега под ногами.