— Имя, фамилия?
— Кузнецов Антон Иванович. Из крестьян. Поехал в Тавричанку, а там работы нет. Вот пошел в город.
— Где проживаешь?
— Переездом я. Первый день в Омске. Хочу работу найти. Своего дома нет. Сирота.
— Сирота, говоришь… Откудова прибыл? Почему без документов. Только не ври, что украли.
— Перебрался недавно из Тамбовской губернии, Кирсановского уезда, деревня Скачиха. Старый паспорт просрочен, а новый не получал за ненадобностью. Я выезжать с Омского уезда не собирался.
— Значится, при себе имеешь только нож и десять рублёв.
— Да, верно.
— На тебя, Кузнецов, поступило заявление от омского мещанина Оснецкого Якуба Валериановича о жестоком избиении тобой оного.
— Позвольте, господин околоточный надзиратель, я уже говорил, это он на меня напал без всякого основания.
— Между тем слова потерпевшего подтверждаются показаниями двух свидетелей. Что именно ты начал драку, что ты, Кузнецов, первым вытащил нож.
— Но они втроем на меня напали! И на самом деле именно этот черноусый, из ваших слов господин Оснецкий, первым достал нож.
— Свидетели и потерпевший в один голос уверенно заявляют, что просто пытались вмешаться и вас разнять, дабы спасти своего знакомого от жестокой гибели. И нож Оснецкий взял только после твоих злонамеренных действий.
— Я категорически возражаю. Все было ровно наоборот!
— Далее, — не обратив на слова Вячеслава, уверенно продолжил изъяснять обвинения Канищев, — Что ты делал у шляпочного салона госпожи Мериин?
— Просто стоял, рассматривал витрину.
— Это магазин дамских шляп, Кузнецов! Ты же сам сказал, что первый день в городе и никого не знаешь, зачем тебе дамские головные уборы?
— Не знал, что в России запрещено стоять и смотреть на товары в витрине. И я ничего противозаконного и оскорбительного не делал!
— А вот согласно показаниям трех свидетелей ты — негодяй, нагло и вызывающе вел себя по отношению к девице благородного происхождения Белозеровой Варваре Дмитриевне, работающей в вышеназванном модном салоне, и тем доставил сей благонравной девице много неудобств своими сальными взглядами, ухмылками и домогательствами.
— Но позвольте, я просто стоял у магазина, — начал зачем-то оправдываться Хворостинин, повторяя только что произнесенное объяснение.
И все же в душе его странно затеплело, когда было названо имя незнакомки. «Вот оказывается, как тебя зовут, Варвара, Варенька, прямо как в сказке про Варвару-красу, длинную косу».
— Ма-алчать! Говорить будешь, сукин сын, когда я тебе разрешу, а пока права открывать тебе рот я не давал. Отвечать надо только, когда прикажу.
Страж закона некоторое время задумчиво разглядывал арестанта, потом продолжил допрос.
— Смотрю я на тебя, Кузнецов, что ты за хрукт, и не верю ни единому твоему слову. Ну какой из тебя крестьянин? Ты, поди, корову за титьку и не держал ни раза. Дерешься ты справно, не спорю. Но опять не по-нашенски. На манер аглицкого бокса. Я такое в цирке только и видел. Где ж хлеборобу от сохи поднабраться таких ухваток? Ась? Не подскажешь? Может, в самом деле, ты из цирковых борцов? Дороден, эва сколько мяса наел…Сразу видать, силищи у тебя вдоволь, поди и подковы ломать горазд?
Боксером Славка, сказать по правде, не был. Так, освоил кое-что. Пять лет назад, уже участь в универе, он, осваивая разные злачные заведения, начал с избыточной регулярностью попадать в разные передряги. Здраво обдумав варианты, в итоге пришел к своему старому наставнику — кандидату в мастера спорта по боксу.
Сан Саныч Кауров до начала девяностых работал в их школе учителем географии и еще тогда, в конце восьмидесятых, прямо на уроках обсуждая со старшеклассниками будущее, точно спрогнозировал все негативные последствия затеянной Горбачевым Перестройки.
После развала Союза учитель ушел в «бизнес» к своим товарищам — боксерам, но своих бывших учеников не забывал и всегда был готов помочь словом и делом. Так что легко отозвался на просьбу Хворостинина и за пару месяцев тренировок в зале помог тому наработать пару связок и одну «коронку».
Но сейчас такая история пришлась бы явно не ко двору. Глядишь, еще душевнобольным определят и в «желтый дом» отправят… Так что Хворостинин просто ничего не ответил. А к благородному цирковому искусству он тем более касательства не имел никогда. И проверить эту версию уряднику не составило бы труда — здание цирка располагалось в те годы совсем недалеко, у Железного моста, на этом — правом берегу Омки.
Любые оправдания все равно ничего бы не дали, а придумать что-то убойное и стоящее вот так — сходу — у него не получалось.