Линия горветки, проложенная еще в начале века, длиной не превышала четырех километров. Поезд на своем пути делал единственную промежуточную остановку ровно на границе города и Атаманского хутора. Называлась она «площадь Карлушки» и располагалась в одном километре от вокзала станции Омск.
Не мешкая, наши герои поспешили в кассы и приобрели билеты без мест до Ново-Омска, точнее, до станции Куломзино, которая и являлась конечной точкой маршрута для этого миниатюрного пригородного поезда. Предъявив картонные бирки кондуктору, они в числе первых поднялись по стальным ступеням в головной пассажирский вагон, предназначенный, как выяснилось, для дам и немногочисленной некурящей публики.
Так что, не задержавшись там, они прошли насквозь весь состав, с интересом разглядывая внутренний вид «музейного» экспоната. Отметив по пути гамму цветового решения деревянной вагонной отделки. Темно-коричневые крашеные полы, светлые, крытые прозрачным лаком деревянные стены (недаром до сих пор тонкую отделочную доску в народе называют вагонкой), безупречно белоснежные потолки. Над каждой дверью, ведущей в тамбур или на площадку, висел, прикрепленный к стене, массивный квадратный фонарь светлого металла с широкими плоскими стеклянными оконцами, решетчатым дном для поддува и трубкой для отведения дыма. Такие же светильники размещались и в середине вагонов для лучшего освещения. По стенам висели металлические одежные крючки. Кое-кто успел уже разместить головные уборы и ручную кладь на сетчатых полках, идущих непрерывной чередой над окнами.
Второй и третий вагоны предназначались для курящих, о чем явственно свидетельствовали внушительных размеров круглые, черно-серые фаянсовые пепельницы, стоящие в широких проходах между стоящими друг к другу сидениями. Закреплены они были прямо к полу под окошками у светлых, лаковых бортов.
Дойдя до конца последнего вагона, они уселись рядышком, заняв рассчитанное на двоих удобное, с высокой спинкой и мягкой, коричневой кожаной обивкой сиденье целиком. И тихо, мирно принялись дожидаться отправления, стараясь не привлекать лишнего внимания. Но спустя пару минут на них начал коситься вошедший следом представительного вида немолодой, явно за пятьдесят, господин в дорогом пальто. Внешностью он обладал весьма характерной и одновременно примечательной.
Черные, чуть навыкате, выразительные и, казалось, полные извечной скорби глаза, крючковатый нос, узкие, темные губы, все еще густая, некогда черная, как вороново крыло, а теперь изрядно побитая сединой шевелюра и ассирийская, в мелких завитках, окладистая борода лопатой. В руках он держал небольшой саквояж.
Рядом с ним сидел не уступающий Славке габаритами рослый, мрачный мужик лет тридцати, с широкими покатыми плечами, налитыми звериной силой. Явно его охранник или слуга. Тоже заросший бородой, закрывающей лицо до самых глаз. Только черной, как вороново крыло, без намека на седину. Он даже не скрывал своего оружия, едва прикрытого короткой полой расстегнутой куртки — угрожающих размеров револьвера большого калибра, лежащего в поясной кобуре, и тяжелого медвежьего ножа. Завершала видимую часть оснащения массивная трость в руках, которой без особого труда можно было при случае разбить череп или переломить собачий хребет.
Вслед за богатым господином и другие пассажиры начали оглядываться и демонстративно морщить носы.
— Это они твой амбре учуяли… — закуривая, заметил Артем.
— Я ж в карцере без малого двое суток отмотал. — Почти извиняясь, шепотом отозвался Славка. — Сам понимаешь, ванны и сортира с биде там не было. Я и так весь чешусь, наверняка, костюм и шерсть на голове битком набиты клопами, вшами, тараканами и крысами. Сейчас помыться бы и одежду сменить.
— Ну, в вагоне это сделать точно не получится. — Как всегда четко и рационально возразил Артем.
— Давай на заднюю площадку переберемся, чтобы никого не стеснять. Да и внимания нам к себе привлекать незачем.
Друзья поднялись и вышли, плотно прикрыв за собой дверь вагона.
Громко зазвонил колокол.
— О, уже второй сигнал, значит, скоро отправление, — с видом знатока прокомментировал Хворостинин.