На заинтересованно-сосредоточенном лице его выделялись очки в тонкой, проволочной оправе, сдвинутые на самый кончик длинного носа. Цепкий взгляд прямо-таки явственно фиксировал все происходящее. «Ну, вылитый Шерлок Холмс», — отметил он про себя.
Вдвоем друзья помогли кобыле подняться на подрагивающие ноги. Артем, вынув из кармана пригоршню мелочи, вложил их в руку мужика.
— Это тебе на ремонт упряжи. Думаю, хватит с запасом.
— И учти, дядя, — грозно нахмурясь, добавил Славка, — Еще раз увижу такое, Богом клянусь, вот этим самым кнутом так отхожу, родная мать не признает. Усёк? Тогда давай, ковыляй потихонечку. — Сказав это, он без особых усилий переломил сделанное из крепкой дубовой суковины гладкое кнутовище. Намотал плетеный из сыромятины ремень на кулак и бросил туго скатанный навой* в канаву.
К мужику подошли два его знакомца-возчика и он, почуяв их молчаливую поддержку, спохватился и, словно очнувшись, смело шагнул в сторону приятелей. Артём, в ответ, приоткрыв полу пиджака, показал поблёскивающую хромом и слоновой костью рукоять «Браунинга». Возница, разом осекшись, судьбу испытывать не стал, но и прощать обидчиков ему не хотелось. Резко развернувшись, он торопливо направился в сторону Первого Взвоза, где располагался памятный Славке Третий полицейский участок.
— Славян, а не пора ли нам катапультироваться отсюда? Или чую, придётся тебе представлять меня Фролу Фомичу.
— Да, Тёма, карцер у него — что надо. И крысы прикормленные.
— Так что быстро линяем в сторону Омки. Смотри, сколько зевак собралось…
Друзья торопливо нырнули в ближайший проулок, выходящий к Любинскому проспекту.
— Знаешь, Тёмыч, а я ведь чуть было не предложил этому козлу выкупить лошадь, но потом сам себе задал здравый вопрос — «А зачем она тебе, эта гнедая кобыла? Что ты с ней делать будешь? Нет, так дело не пойдет», — на ходу начал разговор Вяче.
— Славка, слышь, оглянись вокруг. Никто и пальцем не пошевелил. Какие времена, такие нравы. А ведь крестьянин этот стопудово полетел городовому жаловаться. Мол, обижают, хулиганы зрения лишают… И опять ты сам себе почти устроил ворох проблем. Мало тебе достаётся, что ли? — в голосе Тёмы слышалась досада.
— Да, я понимаю, что сглупил. Не ругайся, дружище. Просто не удержался. Жалко стало копытное. Ни за что ведь бил. Видел, как у нее слезы из глаз капали? — помолчал и, перефразировав классика, пропел негромко. — Невиновен, он лишь жалкий фрик, с ним дружит каждый сикх…нот гилти… как-то так…
Друзья остановились отдышаться. Артем молча посмотрел на Славку, потом хлопнул друга по поникшим плечам и сказал:
— Цитируешь? — все еще неодобрительно поглядывая на напарника, буркнул бывший прапорщик, а ведь бывших, как известно, не бывает… — Ну-ну… Но по чесноку, если б ты не вмешался, я бы сам влез. Дураки мы еще с тобой, Вяче…
— Это точно… — со вздохом отозвался «борец за права животных». — Еще вариант придумал, слушай, — повеселев, заулыбался Вяче. Он все равно радовался тому, что они смогли помочь животине. Из всего звериного царства наибольшее сочувствие у него вызывали кошки и лошади. — Невиновен, он выглядел как дрищ, его друг каждый прыщ… нот гилти…
— Положим, не такой уж этот мужичок и худой. Просто на твоем фоне, громила интеллигентная, не мудрено дрищевато смотреться.
— О тебе такого никак не скажешь. Ты весь вон какой нарядный. В котелке.
— Ну, еще бы… По моде лондонской одет… ну, или по омской… но точно — модный.
— Ладно, расходимся. До встречи. Не опаздывай.
— Ты сам не задерживайся, а то последний паром упустим.
В детстве Славка, как и почти все советские мальчишки, своим внешним видом пренебрегал, не считая нужным обращать внимание на всякие «девчачьи» глупости.
Школьная форма, потрепанный в боях портфель, красный пионерский галстук — вот обычная одежда для прогулок того времени. Почему? Да потому, что если после школы сразу же прийти домой, то шансы на прогулку стремительно таяли.
Обратно пропорционально успеваемости. Ведь как ни крути, сначала придётся пообедать, а потом сесть за уроки под пристальным контролем домашних. А пока суть да дело — уже вечер. А если ещё и в дневнике обнаружатся «красные лебеди» — то пиши пропало… Вот и носились по дворам после последнего урока даже не переодеваясь.
Годы шли, и благополучно перейдя в юношескую, комсомольскую пору, Вяче за одно лето вытянулся на полголовы в высоту, чем изрядно удивил девиц своего класса, придя в школу первого сентября. Тогда же над верхней губой у него пробился пушок первых усов. Гормоны, начав свое победное шествие, просто взорвали его юный, неокрепший мозг.