Когда чурки закончились, Славка воткнул топор в колоду и потянулся, расправляя натруженные и приятно гудящие от нагрузки сильные плечи. Самое время освежиться! Примеченная почти на задворках колода с водой оказалась весьма кстати. Умывшись, Вяче невольно взглянул на своё отражение в воде и, проведя ладонью по колючему подбородку, честно признался себе, что щетина — это не есть хорошо и что надо в ближайшее время привести себя в порядок и побриться. Но желания орудовать опасной бритвой или подставлять каждый день шею под руку цирюльника не возникало совершенно.
В итоге Вячеслав принял компромиссное решение отращивать короткую бородку и усы. А уж их по мере надобности подстригать. Благо, его светлые вихрастые волосы и в бороде давали аналогичную, крупными витками растущую кудель, так что внешний вид получался сносный. По крайней мере, на его не слишком взыскательный к собственной внешности вкус.
Пока он, отфыркиваясь, пытался черпать ладонями ледяную воду, к нему с ковшом подошла хозяйка и начала поливать — сначала на руки, а потом, следуя молчаливым указаниям Вяче, на спину и грудь.
— Так-то лучше. Горстью много не набрать.
— Спасибо, Авдотья Михайловна, — поблагодарил за помощь Хворостинин зарумянившуюся от проявленного к ней уважения женщину.
— Скоро снидать будем. Каша, без малого, упрела, молочко свежее, хлеб.
— Вот и славно. Пора моего друга — засоню будить.
Пройдя в сени, Славка увидел, что Артем уже и сам проснулся, и теперь, сидя на лавке, без суеты наворачивал портянки на еще босую правую ногу. На левой уже красовался надетый сапог.
— Неймется тебе. Стучит, стучит, понимаешь, людям спать не дает… — проворчал привычно Торопов, глядя на улыбающегося друга. — И чего радостный такой с утра пораньше?
— Сам не знаю. Жив, здоров. Солнышко вот светит. Птички поют. Чего бы и не порадоваться без всякой особой причины?
— Сам знаешь, признаком чего является смех без причины…
— Так то — смех… — продолжая улыбаться, легко возразил Вяче.
На это Торопову уже нечего было ответить, он просто молчаливо обулся и, притопнув, вышел мимо друга на двор.
Из избы в сени, едва не протаранив Славку вихрастой белой головенкой, промчался мальчишка лет девяти.
— Эй, сорванец, — ухватив его за плечи и притормозив во избежание столкновения, спросил Хворостинин, — Тебя как зовут?
— Степкой, — бойко отозвался паренек.
— Стёпа, а можешь за свежими газетами сбегать? Где они тут у вас продаются?
— Отчего и не сбегать? — легко согласился мальчишка.
— Тогда вот, держи денежку, купи две разные газеты, только смотри, обязательно омские и сегодняшние! А на сдачу пряник себе или сладость какую возьми.
— Я зараз! — Весело отозвался Савкин-младший, крепко зажав монету в кулачке. Припустил с места стремительным, чуть подпрыгивающим от избытка сил и предчувствия угощения, галопом.
Пока Артем посещал нужник и тщательно умывался, Славка просто сидел, широко развалившись на завалинке, как огромный кот, щуря серые глаза на утреннее солнышко и чуть не мурча от довольства.
Стол Авдотья по хорошей погоде накрыла прямо во дворе, выставив вокруг него широкие, собранные руками самого хозяина, лавки. Семён вышел из дома. Заспанный и разящий вчерашним перегаром. Широко, до хруста в челюсти, зевнув и мелко перекрестив рот, он потянулся всем телом и ухнул, выражая довольство жизнью.
Еще бы, ловкий и оборотистый мужик умудрился из пьяного похода в кабак вернуться с прибытком. Так что жене, которая временами «пилила» его по пьяному делу, не осталось ничего кроме как похвалить супруга и обрадовать его в постели.
— Всё, садимся за стол, откушайте, гости дорогие, чем Бог послал.
Пока все рассаживались, с улицы прибежал взмыленный Стёпка. Он без лишних разговоров сунул Славке пару свернутых в трубку газет и уселся на свое место. Ели молча, чинно и без спешки, по очереди черпая из большого чугунка разваристую, щедро сдобренную свежайшим, солнечно-желтым сливочным маслом кашу и запивая парным молоком.