Ибо писатель, несомненно, создавал эту книгу, чтобы поведать «драгоценную заманчивую тайну, героем которой был я», как сказано в оригинале, а в переводе М. Лорие не только неоправданно, но и непростительно искажено: «разгадать которую суждено было мне». Ведь своей тайны Диккенс так и не разгадал!
Автор «Больших надежд» просто купается в мучительных восторгах любви, и не только к мисс Тернан, он явно предаётся также воспоминаниям о былом чувстве к Мэри Биднелл: «Мы были примерно одних лет, хотя, конечно, она казалась взрослее» — это ведь не о солидном писателе и юной Эллен!..
Когда Драммл начал ухаживать за Эстеллой, она «то поощряла его, то обескураживала, то почти льстила ему, то открыто презирала его, то обращалась с ним как с добрым знакомым, то будто едва вспоминала, кто он танов» — совершенно так, как юная Мэри Биднелл играла с юным Диккенсом.
Маленькая, казалось бы, незначительная, деталь говорит о том, что автор отождествлял себя со своим героем. Побывав с Гербертом на спектакле, где увлечённый театром псаломщик Уосл бездарно играл Гамлета, Пип видит сон: «я должен играть Гамлета, а мисс Хэвишем — Тень его отца, и на нас смотрят двадцать тысяч зрителей, а я не знаю и двадцати слов своей роли».
Вряд ли Пип увидел бы такой сон. Забытый текст роли — сновидение сугубо профессиональное. Более чем вероятно, что активно выступавший на сцене Диккенс видел его. Может быть, и неоднократно. И, не учтя, что автор и рассказчик — якобы не одно и то же лицо, приписал сон Пипу, тем самым выдав их полное соответствие.
Эстелла презирает вульгарных в своём беспокойстве о наследстве родственников мисс Хэвишем: «Какое удовольствие я получаю, смеясь над ними, когда они бывают смешны!»
Но и сама она вульгарна, как миссис Брэндли, которой поручено «выводить девушку в свет», вульгарны и её многочисленные поклонники, и «пикники, празднества, пьесы, оперы, концерты, вечеринки, всевозможные удовольствия», на которых Пипу приходится бывать вместе с ней. Вульгарен и сам Пип: и в своем тщеславии, и в предательстве по отношению к Бидди и Джо, и в брезгливости к каторжнику Мэгвичу, самим фактом своего покровительства разрушившему красивую сказку, которую молодой человек долгие годы сам себе рассказывал. Если мстительная мисс Хэвишем для Пипа, как мы сказали, кто-то, кем была для Кая Снежная Королева, если он принимает её «извращённое желание» помучить его перед тем, как отдать «желанную награду», то Мэгвича он называет про себя «моё жуткое бремя» («my dreadful burden», сказано у Диккенса, и гораздо менее эмоциональное слово «постоялец» в переводе М. Лорие никак нельзя счесть адекватным оригиналу). Пипу отвратителен весь вид Мэгвича, и при встрече с ним он ещё острее начинает чувствовать свою вину перед Джо.
Если для Мэгвича, как считает Э. Уилсон, Пип — инструмент мести, то лишь отчасти. Каторжник, под угрозой смерти вернувшийся из изгнания для встречи с Пипом, с искренним теплом относится к своему подопечному, пусть и делая на него ставку в своей мести обществу, законы которого обошлись с ним более сурово, чем с «джентльменом» Комписоном, вовлекшим его в свои тёмные махинации.
С другой стороны, и Пип написан в новой для автора сугубо реалистической манере, его образ неоднозначен. И потому, ещё не зная, что каторжник — отец Эстеллы, он озабочен тем, как бы оскорблённый его неблагодарностью Мэгвич не отдал себя в руки правосудия. Чувствуя ответственность за судьбу своего благодетеля, Пип преодолевает и разочарование перед открывшейся правдой, и неприязнь к Мэгвичу.
С помощью Герберта он прилагает все (увы, тщетные!) усилия, чтобы спасти его. Как, несмотря на обиду, пытается (опять-таки, тщетно) спасти и пострадавшую от пожара мисс Хэвишем.
Но и мисс Хэвишем — совсем не монохромный образ. К концу романа она осознаёт свой грех перед Эстеллой и Пипом («Что я наделала!») и по просьбе последнего совершает истинное благодеяние по отношению к Герберту Покету, обеспечив его будущность.
Таким образом, и в этом романе добродетель отчасти вознаграждена, но счастливыми героев не назовёшь, хотя в книге было два финала: первый не понравился Булвер-Литтону, и по его совету автор написал «премиленький новый кусок», который, в сущности, не изменил судеб Эстеллы и Пипа, разве что позволяет надеяться, что герой не останется горьким холостяком.