Они идут мимо конторы пассажирских карет Тимпсона. Чарльз любит этот овальный плакат, выставленный в окне. Пассажирская карета Тимпсона битком набита пассажирами в нарядных костюмах. Все очень веселы, по-видимому, потому что едут в карете Тимпсона.
В карете Тимпсона Чарльз ездил в Лондон смотреть клоуна Гримальди. Его возил все тот же милый доктор Лемерт. И теперь Чарльз снова вспоминает поездку в Лондон к Гримальди.
— Я стану актером, когда вырасту, — говорит он.
И думает: он станет таким же знаменитым, как Гримальди, и Люси будет восхищаться им. А может быть, он будет играть на сцене герцога Ричмонда, это тоже неплохо.
Отец не улавливает связи между решением Чарльза стать актером и плакатом пассажирской кареты и поездкой Чарльза в Лондон. Он что-то бормочет и, наконец, говорит:
— Вот мы и дома.
Они подходят к Ордненс Террас — к Артиллерийскому валу. Так называется улочка, на которой находится дом, где проживают Диккенсы.
Вся семья уже ждет их в столовой. Десятилетняя Фанни собирает со столика тетрадки, она прилежна; и в ожидании обеда уже села за приготовление уроков. Летиция — ей пятый год — голодна, она немедленно усаживается за стол, повязывает на шею салфетку и вооружается ложкой. Мать бросает косой взгляд на лицо Джона Диккенса, устанавливает, что он уже побывал в «Белом Коне», и поджимает губы. На коленях у нее ребенок, ему не больше полугода. Около нее, в коляске, спит маленькая Херриет.
Джон Диккенс особенно любит детей, когда опаздывает к обеду, а это случается с ним очень часто. Он нежно целует малютку Фредерика в темя и осведомляется о здоровье горячо любимой жены.
— Прекрасно! Но ты опять опоздал, Джон. Мы умираем с голоду. А ты, Чарльз, почему не пришел раньше?
— Я знал, что папы еще нет, — пытается вывернуться Чарльз.
— Знал? Откуда же ты мог знать? Не выдумывай, Чарльз, — раздраженно говорит мать.
Но Чарльз «выдумывает» неискусно, он не умеет лгать и это знает. В самом деле, откуда он знал, что отца нет дома? Лучше было бы сказать правду: был на состязании в шарики, и всё тут. Но теперь уже поздно. Он вздыхает и молчит. Потом идет к своему стулу и старается не смотреть на мать.
За обедом отец весел, он говорит много и явно пытается смягчить раздражение супруги.
— Ты можешь себе представить, дорогая, у нас в канцелярии сегодня завязался жаркий спор. Я тебе говорил про мистера Хоуэлла, это такой тихоня, всегда молчит, но клерк он исполнительный, ничего не скажешь. Так вот этот самый мистер Хоуэлл сегодня вдруг объявил, что решительно согласен с петициями о свободной торговле, — помнишь, я тебе говорил месяц назад об этих петициях? Не помнишь? И в Лондоне, и в Глазго, и в Манчестере, моя дорогая, были составлены этакие петиции о том, что вся беда в стране, нищета и прочее, зависит исключительно от отсутствия свободной торговли. Забыла? Ты подумай: должно быть, те, кто составляли петиции, обдумали со всех сторон этот вопрос, вполне допускаю, но спрашивается, какое отношение имеет к свободной торговле мистер Хоуэлл? Никакого! Но ты бы посмотрела этого тихоню! Я, говорит, скорей умру, но не откажусь от своего убеждения, что петиция совершенно необходима. И все зло в стране от протекционизма. Я тебе, кажется, объяснял, что называют протекционизмом. Мы все диву давались, когда смотрели на нашего мистера Хоуэлла. Чтобы подразнить его, мистер Тиллет сказал, что свободная торговля и все эти петиции — пустая затея. Поверишь ли, мы испугались. Лицо у нашего тихони налилось кровью, он постучал пальцем по столу и сказал страшным голосом: «Я бы, — сказал он, — не советовал мистеру Тиллету говорить о том, чего он не понимает». И при этом так посмотрел на мистера Тиллета, что тот не знал, куда деваться. Вот тебе и тихоня, как тебе нравится этот случай, моя дорогая?
Но этот случай никак не нравился миссис Диккенс, он ее совсем не заинтересовал, и монолог мистера Диккенса не достиг цели. Тогда Джон Диккенс переменил тему. Сегодня он немало времени посвятил размышлениям о том великолепном будущем, которое ждет «наших старших дорогих малюток» — Фанни и Чарльза.
Раздражение миссис Диккенс, вызванное ежедневными визитами супруга в «Белый Конь» и запозданием к обеду, не угасало. Она недоверчиво посмотрела на супруга, когда тот сообщил о предмете своих размышлений. Но это недоверие не остановило любящего отца.
— О! Я не сомневаюсь, что Фанни станет великой музыкантшей, — говорит он, прожевывая говядину, — я слышал недавно ее пассажи, и скажу по совести, ушам своим не верил…