— Этот маленький язычник отправился бы сегодня вместе с тобой, если бы ты разрешил ему, — сказал Вудли. — Он ничем не лучше любого из его черномазых. Не понимаю, зачем он нужен тебе.
— Он работает на меня, — сказал Доро. — Работает, так же как и ты.
— Это не одно и то же!
Доро пожал плечами, но не стал опровергать его слова. Вудли знал гораздо лучше, чем Дейли, насколько их положение было одинаковым. Он проработал очень много лет рядом с гораздо более одаренными детьми Доро, и мог реально оценивать собственное значение. Он знал, что выжившие ныне поколения сыновей и дочерей Доро будут населять город. Он знал, как легко они оба — и он, и Дейли — могут быть заменены. Через некоторое время он вздохнул, точно так же, как вздохнул Дейли.
— Мне показалось, что те двое черных, которых ты привел на борт, имеют какие-то особенные таланты, — заметил он.
— А вот это верно, — ответил Доро. — Это кое-что новенькое.
— Безбожные животные! — с горечью пробормотал Вудли. Затем повернулся и пошел прочь.
4
Энинву испугалась корабля, но еще больше его испугался Окойя. Он видел, что большую часть людей здесь составляют белые, а в своей жизни он имел лишь отрицательный опыт общения с ними. А кроме того, рабы-мужчины говорили ему, что все белые являются людоедами.
— Они увезут нас в свою землю, откормят, а потом съедят, — так объяснил он свои ожидания Энинву.
— Нет, — заверила его Энинву. — У них нет такого обычая поедать мужчин. А если бы даже и был, то наш хозяин никогда не разрешит проделать это именно с нами. Он очень могущественный человек.
Окойя вздрогнул.
— Он не человек.
Энинву внимательно взглянула на него. Как ему удалось так быстро раскрыть столь необычную сущность Доро?
— Это он купил меня, а затем продал белым. Я запомнил его. Он еще и бил меня. У него то самое лицо и та самая кожа. Только внутри поселилось что-то другое. Какой-то дух.
— Окойя. — Энинву старалась говорить как можно мягче. Она ждала, когда он перестанет смотреть в пространство неподвижным испуганным взглядом и повернется в ее сторону. — Если Доро дух, — продолжала она, — то это означает, что он помог тебе, когда убил твоего врага. Разве это причина, чтобы его бояться?
— Ты тоже боишься его. Я вижу это по твоим глазам.
Энинву печально улыбнулась.
— Возможно, не так сильно, как следовало бы.
— Он дух!
— Ведь ты знаешь, Окойя, что я родственник твоей матери.
Некоторое время он молча смотрел на нее. И наконец спросил:
— Ее люди тоже оказались в рабстве?
— Нет, когда в последний раз я видел их.
— Тогда как же схватили тебя?
— А ты помнишь мать своей матери?
— Она предсказательница. Ее голос — это голос самого бога.
— Мать твоей матери зовут Энинву, — сказала она. — Она часто кормила тебя толченым разваренным бататом и лечила болезни, которые угрожали твоей жизни. Она рассказывала тебе самые разные истории про черепах, обезьян… и птиц… А временами, когда ты смотрел на нее, сидевшую в тени костра, тебе даже казалось, что она сама становилась одним из этих созданий. Сначала ты пугался всего этого, а затем радовался. Ты все время расспрашивал об этих историях и о превращениях. Тебе очень хотелось самому это испытать.
— Я был ребенком, — сказал Окойя, — и все это лишь снилось мне.
— Нет, ты все время бодрствовал.
— Ты не можешь этого знать!
— Но я знаю.
— Я никогда и никому не говорил об этом!
— А я никогда и не думал, что ты мог сказать, — успокоила его Энинву. — Даже будучи ребенком, ты словно бы знал, когда можно говорить, а когда следует помалкивать. — Она улыбнулась, вспоминая, каким он был выдержанным ребенком, когда отказывался кричать от боли во время болезни. И с таким же упорством он отказывался смеяться, когда она пересказывала ему старые басни, оставшиеся в памяти еще от рассказов ее матери. Тогда ей удалось поразить его своими перевоплощениями, так что он стал проявлять к ним явный интерес.
Она продолжала говорить очень тихо и спокойно.
— А помнишь ли ты, Окойя, что мать твоей матери имела отметку вот здесь? — Она провела пальцем под своим левым глазом, где должен был проходить старый шрам. Едва она сделала это, ее кожа постарела и покрылась морщинами, и шрам отчетливо проступил на прежнем месте.
Окойя стрелой метнулся к двери.
Энинву поймала его и легко удержала, несмотря на его рост и силу.
— Разве я сейчас не та, кем была раньше? — спросила она, когда их борьба утихла.
— Но ты мужчина! — задыхаясь выкрикнул он. — Или дух.
— Я не дух, — сказала она. — И разве составило бы труд для женщины, которая могла превращаться в черепаху или обезьяну, стать мужчиной?
Он вновь начал вырываться. Он был молодым мужчиной, а отнюдь не ребенком. Та легкость, с которой дети воспринимают невозможное, прошла. Она не решилась отпустить его, чтобы в своем нынешнем состоянии он, чего доброго, не прыгнул в воду и не утонул.
— Если ты успокоишься, Окойя, я стану вновь той самой старой женщиной, которую ты помнишь.
Он все еще продолжал сопротивляться.
— Нвадьяни , сын моей дочери! Разве ты забыл о том, что даже боль, вызванная болезнью, не могла заставить тебя заплакать, но ты плакал от обиды, что не можешь подобно мне изменять облик?
Он прекратил сопротивляться и, задыхаясь, застыл в ее крепких объятиях.
— Ты сын моей дочери, — сказала она. — Я не причиню тебе вреда.
Теперь он успокоился, и она решила отпустить его. Однако в целях безопасности юноши она постаралась встать между ним и дверью.
— Так ты хочешь, чтобы я стала такой же, как была? — спросила она его.
— Да, — шепотом ответил он.
И она вновь стала старухой. Ей очень легко удавалось вернуть этот хорошо знакомый облик. Ведь она столько лет жила в нем.
— Вот теперь это ты, — с удивлением проговорил Окойя.
Она улыбнулась.
— Ты узнаешь? Так почему ты должен пугаться старой женщины?
К ее удивлению, он только рассмеялся.
— Для старухи у тебя всегда было слишком много зубов, и еще эти необычные глаза. Люди говорили, что сквозь них смотрит сам бог.
— Так что же ты думаешь?
Он оглядел ее с огромным любопытством, даже обошел кругом, чтобы рассмотреть получше.
— Я вообще ничего не думаю. Но почему ты здесь? Как ты стала рабыней этого Доро?
— Я вовсе не его рабыня.
— Я вообще не понимаю, каким образом кто-то может удерживать тебя в рабстве. Тогда кто же ты?
— Его жена.
Юноша потерял дар речи и уставился на ее обвисшую грудь.
— На самом деле, Окойя, я не такая старая и сморщенная женщина, какой представляюсь сейчас. Я решила стать такой, когда умер мой последний муж, отец твоей матери. Тогда я подумала, что у меня было достаточно мужей и более чем достаточно детей. Я гораздо старше, чем ты можешь себе представить. Я хотела отдохнуть. И вот когда я после стольких лет отдыхала, поселившись в одиночестве и выдавая себя за предсказательницу, Доро отыскал меня. Сам он так же необычен, как и я. И он хочет, чтобы я была его женой.
— Но он не просто необычен. Он нечто совсем иное, чем мужчина!
— Однако ведь и я — нечто иное, а не просто обычная женщина.
— Но ты не такая, как он!
— Нет, но я воспринимаю его как своего мужа. Я хочу этого, хочу иметь мужчину, отличающегося от других мужчин — точно так же, как я сама отличаюсь от других женщин.
Если это и не было полной правдой, то большего Окойе все равно не следовало знать.
— Покажи мне… — Окойя сделал паузу, будто был не уверен в том, что именно он хотел сказать. — Покажи мне, какая ты есть.
Без дополнительных просьб она вернула себе свой привычный облик, сбросила возраст и вновь превратилась в двадцатилетнюю женщину. Когда-то в двадцать лет она ощутила в себе ужасную болезнь: до нее доносились чьи-то голоса, она чувствовала боль то в одной, то в другой части своего тела, и даже иногда вскрикивала или бормотала что-то на чужих языках. Ее молодой муж боялся, что она может умереть. И хотя в семье мужа не любили ее за то, что у нее не было детей в течение почти пяти лет после свадьбы, муж яростно защищал ее и не хотел с ней расставаться. Он повсюду искал помощь для нее, без счета занимал деньги и раздавал их знахарям и предсказателям, приносил в жертву ценных животных. Кажется, ни один мужчина не заботился бы о ней так, как он. И оказалось, что его усилия не были напрасны. Ее тело освободилось от болезней, ее чувства восстановились, но при этом она ощущала в себе большие внутренние перемены. Она получила контроль над собственным телом — это было далеко за пределами того, что могли делать обычные люди. Она могла управлять всем, что находилось внутри нее, изменять все что пожелает. В конце концов она показала себя достойной своего мужа и собственного женского начала: она забеременела. Потом она родила своему мужу одного за другим десять крепких детей. За все последующие столетия у нее не было столько ни от одного мужчины.