- И куда люди прячутся?
- Кто вблизи чащобы непролазной живет, в нее уходит, в схронах отсиживается. Кто ближе к крепости, в Оскол, под защиту стен со скотиной собираются. Некоторые в боярских усадьбах отсиживаются, где стены крепкие. Татары ведь налегке сюда приходят - украсть, что плохо лежит, да людей зазевавшихся сцапать. Машин стенобитных у них нет, пушек тоже. Стены копать или калить они не умеют, навеса толкового от стрел и камней поставить - тоже. Поносятся неделю-другую из стороны в сторону, да назад тикают, пока воевода волость исполчить не успел, да кованую конницу на них вывести.
- Две недели? - не поверил своим ушам Батов. - Пошто так долго? Нас Семен Прокофьевич за три дня на коней поднять успевал, а на четвертый уже в сечу вел.
- Ты не сравнивай, боярин, тупоголовых схизматиков и татарвье хитрое, покачал головой боярин Храмцов. - Коли орда пришла - враз по всем дорогам рассыплется, ни пройти, ни проехать. Приходится близким соседям в усадьбе покрупнее собираться, а потом малой ратью дальние усадьбы объезжать. Одно хорошо: трусливы татары, как мыши. Коли меньше их, чем пятеро на одного - от одного русского вида разбегаются.
- Так вы постоянно исполченными живете, или в усадьбах? - запутался Григорий.
- Вкруг на разъезд выходим, - пояснил сопровождающий. - Две недели в поле, потом месяц на хозяйстве.
- Трехсменка, что ли, получается? - поинтересовалась слышавшая громкий рассказ Юля.
Боярин Храмцов оглянулся на нее, потом глазами Указал собеседнику вперед и пнул пятками коня, переходя в галоп. Григорий, удивленно пожав плечами, припустил следом.
- Что за татарка странная с вами? - негромко поинтересовался витязь.
- Это боярыня Юлия? - несколько удивился Григорий, который за два последних года привык, что девушка во всем держится с мужчинами на равных. Жена она брату моему, Варламу. И не татарка совсем. Сильно обижается, если так называют.
- А пошто в штанах? - недоверчиво покачал головой Сергей Храмцов. - И вообще одета не по-бабьи. Лук боевой при ней еще. Зачем?
- Ты только при ней не спроси, - улыбнулся боярин Григорий. - А то, как брат, на заклад нарвешься. Она о прошлой зиме при всей рати любое желание выполнить обещала тому, кто лучше ее стреляет.
- Ну? - заинтересовался воин.
- С двухсот саженей по сосне из десяти стрел ни разу не промахнулась.
- Не может быть!
- А ты залежись, Сергей Михайлович, - улыбка боярина Батова стала ехидной. - Может, у нее и еще какие желания есть?
- Перекрестись! - На этот раз витязь оглянулся на всадницу с уважением.
- Вот те крест, - небрежно обмахнулся Батов. - Да ты сам посмотри. Видишь, окромя лука да косаря, никакого орудия не носит? Потому как, хоть и баба, а понимает, что в рукопашной ей мужика не одолеть. Только издалека разить может.
Вот тут новоиспеченный боярин Григорий Батов глубоко ошибался. Как раз в рукопашной схватке Юленька очень даже могла преподнести самонадеянному мужику немало неприятных сюрпризов, потому как, мастер спорта по стрельбе из лука, член сборной Союза, на спортивных сборах походила она и на занятия по самбо. И хотя ни на какие разряды претендовать не пыталась - на практике кое-какие приемы применять умела. Увы, в шестнадцатом веке, в который ее угораздило провалиться на Неве вместе со всем военно-историческим фестивалем, воины предпочитали пользоваться не ножами и кулаками, а кистенями и длинноклинковым оружием. А против остро отточенного меча не существует приемов ни в карате, ни в айкидо, ни даже в рожденном двадцатым веком самбо.
Глава 3
Девлет-Гирей
Александр Тирц дважды обошел вокруг подведенной ему кобылы и задумчиво потер нос. С одной стороны, он прекрасно понимал, что в дальние походы все равно понадобится ходить верхом, а значит, рано или поздно на коня садиться придется. С другой - этот момент ему хотелось оттянуть. С третьей - он никак не ожидал, что хваленые татарские кони, наводящие ужас на окружающие народы, больше всего напоминают пони. При своем добротном росте в метр девяносто четыре, как намерили в армии перед демобилизацией, кандидат физических наук подозревал, что пешком сможет идти ненамного медленнее этакого скакуна.
- Тебя долго ждать, неверный?! - повелительно рыкнул Алги-мурза, покачиваясь в седле.
- Заткнись, шею сверну, - не оборачиваясь, но четко и внятно ответил русский.
- Да как ты смеешь! - Татарин, одетый в толстый ватный, многократно простеганный, коричневый халат, схватился за саблю и двинулся вперед.
Русский не дрогнул, с полным презрением к воину продолжая интересоваться только кобылой,
- Да я тебя! - Алги-мурза обнажил клинок.
Русский задумчиво потрогал переднюю луку седла, заднюю, погладил тебеньки, недоверчиво попробовал на прочность стремена.
-- В куски изрублю, собакам скормлю!
- И долго мне этого ждать? - Тирц внезапно выпрямился и повернулся к мурзе. - Ну?
В этот момент Алги-мурза в полной мере осознал, что голова русского находится на том же уровне, что и у него, сидящего верхом. Что взгляд темных глаз мало отличается по холоду и глубине от взгляда отрубленной палачом головы. Одного этого взгляда вполне хватало, чтобы понять: убить такого человека невозможно. Он либо заговорен от смерти, либо уже мертв, но еще не знает об этом. Помнится, аравийские дервиши рассказывали истории про бродящих мертвецов...
Вдобавок, русский закован в изрядно помятую кирасу, явно побывавшую не в одной переделке, а на поясе у него болтается меч, длиной превышающий половину его роста. И Алги-мурза всем своим нутром чувствовал желание неверного кого-нибудь этим мечом проткнуть.
Татарин осторожно покосился на Кароки-мурзу, надеясь, что тот наконец-то остановит ссору, но бей Кара-Сова словно ничего и не замечал.