— Приветствую тебя, о, прекраснейшая госпожа, — галантно поклонился Миша. — Проклятые бродники полонили нас, людей честнейших и благороднейших.
Ак-ханум вдруг неожиданно фыркнула и громко расхохоталась.
— Ты чего смеешься-то? — молодой человек немного обиделся. — Я смешно говорю?
— Ты смешно выглядишь, — фыркнула девушка. — Зачем рубаху в порты заправил?
— Да так… ты бы нас выпустила отсюда, госпожа.
— Как же я вас выпущу? — краса степей изумилась. — Я что — кузнец?
Сняв лисью шапку, она вытерла выступивший на лбу пот… Ах, что за волосы! Что за глаза! И вовсе она никакая не смуглая… загорелая — да.
— Что ты так смотришь, пленник?
— Ты очень красивая, госпожа.
— Я знаю. Не ты первый мне это говоришь. Ладно… Вы теперь — моя добыча! — взлетев в седло, Ак-ханум приосанилась и, обернувшись, что-то бросила воинам. Потому усмехнулась, перевела:
— Джагатай останется вас сторожить. Он хороший воин, якши.
— Ты тоже хороша! И так хорошо говоришь…
— Я учила. Я умная.
— О, моя госпожа — кто бы спорил?!
Один из воинов — Джагатай — общим обликом и невозмутимостью напоминавший каменную статую, остался у клетки, не говоря ни слова, стреножил лошадь, уселся в траву рядом — да так и сидел.
Да, убитого люди ханум обыскали тщательно — ключей, увы, не нашли, но степная принцесса прихватизировала золотую цепочку и мобильник — красивенький, блестящий, потому, видать, и понравился. Нашедшиеся в портмоне охранника деньги — как мелочь, так и купюры, никого, даже мальчишку-слугу, не прельстили. Впрочем, куртку он на себя натянул, прямо поверх жилетки. И тоже приосанился, а уж госпожа заливалась, аж в ладоши хлопала: «Вах, Джама! Якши!»
Та еще оказалась хохотушка.
А у слуги-то… Миша присмотрелся… Эх, далековато был парнишка, не шибко-то разглядишь… И все же — да! да!
В клетку залетел шмель, полетал, пожужжал важно… Анфиса его выгнала и вздохнула.
— Что так тяжко-то, девица?
— Да так, — девушка зябко поежилась. — Из одного полона в другой. От бродников — к татарам.
— Из огня да в полымя, — так же безрадостно протянул Прохор.
Ратников всплеснул руками:
— Вот, блин, послал Бог пессимистов! Радоваться надо — хозяйка-то наша — красавица, да и веселая — с такой точно не заскучаем!
— Эх, и веселый же ты человек, Мисаиле!
А Миша знал, с чего веселится! Еще бы. У юного слуги Джамы на шее висел ключ — средних размеров, фигуристый, серого металла — Темкин ключ! От дома, от Усадьбы!!!
Так как тут сейчас было не балагурить, да на судьбу обижаться?
— О, гляди-кось! — младший из братьев, Федька, вдруг показал рукою куда-то в степь. — Едут.
Едут?
Действительно, ехали: четверо всадников и — за ними — одноосная кибитка, этакая арба на сплошных деревянных колесах. Хорошие были колеса, основательные, размерами — точно с тракторные!
Кибиткой управлял мускулистый чернобородый мужик в короткой кожаной куртке, небрежно наброшенной на голове тело, в красных расшитых серебряным галуном, шароварах с широким поясом. На босяка он похож не был… Господи! Кузнец. Ну конечно же.
Были высланы для охраны воины, за арбой же еще бежали слуги, по знаку чернобородого живенько вытащившие переносную наковальню, горн и кузнечные инструменты — всякие там молотки, кувалды, клещи.
Возились, в общем-то, долго, но основное время занял процесс, так сказать, подготовки — пока разожгли огонь, набросали углей, то да се…
А потом как-то так быстро… Чирк! И нет замочка!
Засмеявшись, кузнец махнул рукой — мол, выходите, но наручники пока снимать не стал — это уж потом, дома. Дома… Где-то тут у них дом…
Пленников привязали арканами к кибитке. Всадники с копьями и луками гарцевали рядом, скрипели колеса, в небе, над бескрайним степным морем, широко распластав крылья, парил одинокий ястреб.
Шли не очень долго, может быть — час, а может — два, строго на север — за спиною еще долго виднелось Азовское — по-здешнему Сурожское — море. За ним, в Крыму — богатые генуэзские колонии: Кафа, Феодоро, Солдайя, Мадрига, впрочем, и на Сурожском (Азовском) море подобная тоже была — Тана называлась. Однако Темины следы явно вели не туда, а на север, в степь, в Дикое поле, вообще-то считавшееся частью владений одного из сыновей Чингисхана — улусом Джучи, коим, выстроив себе в низовьях Волги-Итиля столицу — Сарай — нынче правил Чингисханов внук, небезызвестный Батый — Бату. «Золотая Орда» — так это государственное образование станут именовать в летописях много-много позже, лет через триста, когда от него и след уже успеет остыть.