— Сейчас и в пляс пойдут, — ухмыльнулся Прохор.
Невольники снова сидели за кибитками, под присмотром Кузьмы и двух юных воинов, коим еще рановато было потреблять арьку в столь безбожном количестве. Оттого воины злились и неприязненно посматривали на рабов.
— А что вы думали? — ухмыльнулся Кузьма. — Сторожа, она и есть — сторожа. Как ни старайтесь — не убежите, стрела догонит.
— А стреляют они хорошо, — вздохнул Федька. — Сам видел.
Старший братец его махнул рукой:
— Да все мы видели. Что там, осталось еще хмельное-то?
— Да есть, — Ратников улыбнулся, плеснул из бурдюка в плошку. — Что, по нраву пришлось?
— Не, не по нраву. Наши меды да квас куда лучше! А это… лошадиной пахнет.
— Так не пей!
— Хэ… не пей. А вот выпью!
— Понятно. Как говорится, на халяву и уксус сладкий, и хлорка — творог.
Михаил еще хотел что-то добавить или о чем-то спросить у Кузьмы, но не успел: в степи, за кибитками вдруг послышался стук копыт и чей-то протяжный крик, явно не праздничный… скорей, это был крик боли и ужаса.
— Глянь-ка! — привстал Ратников. — Это случаем не наш Джама скачет?
Щурясь от уже начинавшего клониться к закату солнышка, Кузьма приложил ладонь ко лбу:
— Да, это Джама. И чего он так несется-то? Арьки ему все равно не нальют — молод еще.
— Эй, гей! — на ходу кричал юный всадник. — Эй!
Наброшенная на голове тело баранья жилетка его распахнулась, с плеча стекала кровь… Немного не доскакав до кибиток, парнишка вдруг свалился в траву и застонал.
Переглянувшись, невольники бросились к нему:
— Эй, Джама! Джама!
Ратников осторожно приподнял подростка за плечи… Джама застонал. Ранен!
— Бродники! Угоняют стада… скажите ханум.
Кузьма опрометью бросился к юрте… И тотчас же оттуда выскочили все — и сама хозяйка кочевья, и ее почетные гости, включая раскрасневшегося от выпивки «Виннету».
— Бродники… — дернувшись, повторил Джама.
Ак-ханум присела рядом, что-то переспросила, затем погладила парнишку по волосам… потом резко вскочила, что-то крикнула…
Вмиг протрезвевшие джигиты живо взметнулись на лошадей. «Виннету» что-то гортанно скомандовал, построил людей… Ак-ханум тем временем забежала в юрту… и выбежала уже в блестящей кольчуге и шлеме с бармицей. Усевшись в седло, выхватила из ножен сверкающую, словно тысяча солнц, саблю, взмахнула…
И все орда умчалась, неведомо куда, в степь, и стук копыт затих, растворяясь в бескрайних просторах.
К раненому подошел какой-то старик, седой, как лунь, по знаку его невольники перенесли парня в кибитку. Джама молча терпел боль и улыбался.
— Выздоровеет, — негромко промолвил Кузьма. — Старик Акчинай — хороший лекарь.
— Дай-то бог, — Ратников пождал губы. Всем было жаль мальчишку. Снова вдруг вспомнился Артем — как-то он там, в этом непонятном и неизвестном Сарае? Впрочем, караван, наверное, еще и не добрался до тех мест. Одно хорошо — дороги там безопасные, за этим еще со времен Чингисхана зорко следит специальная — ямская — стража.
Отыскать Тему, уехать… вот, обратно сюда. А дальше? А дальше — искать людокрадов, следить — ничего другого и не остается-то. Правда, в самом крайнем случае можно попытаться добраться до Новгорода или в орденские тевтонские земли — там ведь тоже должны быть браслетики! Нужно только их найти… вернее — отыскать нужных людей. А там…
Миша вздохнул… и вздрогнул, снова услышав крики, на это раз, правда, похоже, что радостные. Ну да — вон и топот, и пыль. Возвращаются, возвращаются джигиты, недолго и ездили…
— Хэй! Хэй! Хурра-а-а-а!!!
Кузьма бросился к Ак-ханум, помог спуститься с лошади. Хозяйка выглядела раскрасневшейся и довольной.
— Бродники убежали, — вернувшись к кибиткам, с ухмылкой поведал старшой. — Не так-то много их и было, шпыней. Думали — раз пир, так все перепьются, не дюжи будут и скакать. Просчитались, одначе!
— Так что? — Ратников почесал бородку. — Отбили стада-то?
— Отбили. Быстро отбили — говорю ж, бродники сами разбежались. Просто на обратном пути пока с гостями прощались, то се…
— Понятно… Ну что, Кузьма, спать сегодня пораньше ляжем?
— Да уж поспим… всяко. — Старшой потянулся и смачно зевнул. — Там наши пленника взяли — пойду, взгляну, любопытно больно.
— И я с тобою, Кузьма, — тут же встрепенулся Миша. — Все равно не спится что-то.
Рыжебородый махнул рукой:
— Ну, пошли… Бродник-то, верно, в яме.
Пленник оказался дюжим мужиком с кудлатой непокорною бородищею и звероватым взглядом. Был он похож то ли на Стеньку Разина, то ли на известного рок-музыканта Шнура. Вел он себя, впрочем, тихо — не ругался, очами не сверкал, а лишь что-то шептал одними губами, скорее всего — молился.