Теперь предстояло залезть на крышу дворца. Безотказный Брязга опять подставил плечи, и третий, самый легкий из них, мгновенно вскарабкался наверх. Протянув руку, принял веревки и исчез. Головин начал медленно считать про себя: раз, два, три… Когда счет перевалит за второй десяток, казак с крыши должен сбросить веревки — именно столько времени нужно, чтобы добраться до печной трубы, накинуть на нее петли и вернуться. Не зря туда отправили самого легкого, кто знает, насколько крепка крыша дворца и не услышат ли в комнатах шаги над головой? Ну, что он там копается? Время неумолимо бежит, а струг не может ждать до бесконечности. И до него еще надо добраться.
Интересно, чем сейчас занят мурза? Или он уже спокойно почивает, не чуя нависшей над его головой страшной беды? Видит сладкие сны и не знает, что казаки уже во дворе его дома? Ничего, скоро Паршин получит подарочек. Но, может быть, они похитят Иляса вовсе не для Паршина, а для Москвы? Не зря же потребовали выкрасть того, кто знает о замыслах хана и намерениях турок. Обычно, даже то, как поведет себя пленник, может сказать очень многое. Если татарин сразу заведет речь о выкупе, значит, орда не собирается подниматься в набег и начинать войну, а если будет молчать…
Над головой раздался слабый шорох, и мимо лица змеей скользнула веревка. Поймав ее, Тимофей посмотрел наверх, на фоне неба чернела голова казака. Вот он взмахнул рукой и сбросил вторую веревку, а потом третью. Все, теперь можно действовать дальше.
По фасаду дворца, на уровне окон второго этажа, тянулся узкий, шириной в полторы ладони, карниз, опоясывавший здание. Держась за веревки, казаки взобрались на него и осторожно двинулись вперед, заглядывая через окно в комнаты. Ночи стояли душные, внутренние ставни были открыты, а рамы с наступлением тепла вынули до новых холодов, поэтому смельчаков отделяли от внутренних помещений дворца только резные деревянные решетки да неплотно задернутые легкие занавески.
Первая комната оказалась пуста. Разбросанные по коврам подушки, узкогорлый кувшин на низеньком столике, широкий диван, какие-то вещи, кучей сваленные в углу. И никого. Стараясь не смотреть вниз, Тимофей двинулся к следующему окну. На высоте почти четырех саженей, едва находя место, чтобы потверже поставить ногу на узкий карниз, он, как муха, полз по фасаду дворца Алтын-карги. Следом пробирался Брязга.
Во второй комнате вповалку спали на ковре, несколько пожилых женщин. Луна освещала голые стены, проплешины истертого до дыр ковра и усталые лица. Наверное, здесь отдыхала прислуга.
Третье окно выходило на внутреннюю лестницу, соединявшую этажи здания. Спиной к окну на ступеньках сидел бритоголовый татарин и обгладывал кость, часто слизывая с пальцев жир. Саблю он повесил на перила и полностью отдался процессу насыщения, ничего не видя и не слыша вокруг.
«Нукер мурзы, — осторожно переступая по карнизу, подумал Головин. — Что будет, если мы не найдем комнаты Иляса? Вдруг во дворце есть помещения без окон? Тогда придется прорываться во внутренние покои и брать его там».
Он миновал широкий простенок и заглянул в следующее окно. Там, сидя на подушках, мирно беседовали несколько мужчин. Они говорили настолько тихо, что их голоса едва долетали до Тимофея.
— У него в прошлом году был хороший урожай… — услышал казак обрывок фразы и, пригнувшись, поскорее убрался от окна. Эти мужчины его не интересовали: среди них не было мурзы Иляса. А впереди ждал еще длинный ряд темных и освещенных окон. И подгоняло нетерпение поскорее найти хозяина дома. Ведь ночь не бесконечна!
Казалось, удача капризно отвернулась, решив зло посмеяться над дерзкими смельчаками. Они уже прошли почти все здание — до угла осталось всего несколько окон, — но Алтын-карги не было ни в одной из комнат. Неужели мурза каким-то чудом успел ускользнуть от похитителей, неведомыми путями узнав о грозящей ему опасности? Если его не окажется ни в одном из покоев по эту сторону дворца, придется перелезть через крышу, спуститься на карниз с другой стороны и вновь осматривать комнату за комнатой. А драгоценное время неумолимо уходит. Наверно, гребцы сейчас вовсю налегают на весла, торопясь вовремя приплыть к заветной бухте…
Еще три окна, в которые он заглянул, только усилили тревогу и нетерпение Тимофея: за ними лежал погруженный в сумрак большой зал — на его стенах висели щиты, сабли и перекрещенные копья, украшенные конскими хвостами. Даже в темноте видно, что все оружие дорогое, хорошей работы, богато украшенное насечкой и самоцветными камнями. Брязга только горестно вздохнул — хоть и близок локоток, да не укусишь! А как славно завладеть хоть одной из висевших на стенах сабель.
После зала опять оказалось окно, выходящее на внутреннюю лестницу. За ним, нахохлившись, как вороны под студеным ветром, сидели под дверями комнаты две одетые во все черное старухи. Напротив, на крюке, вбитом в стену, висел слабо мерцавший масляный фонарь. Старухи молчали и не шевелились: то ли задремали, то ли погрузились в раздумье. Около ног одной из них, свернувшись теплым комочком, слала рыжая кошка.
Перехватив поудобнее веревку, Головин сделал еще несколько шагов и очутился у последнего окна. Лишь только заглянул в него, как сердце радостно екнуло: наконец-то!
Посредине комнаты, спиной к нему, стоял Иляс-мурза в отороченной мехом степной лисы красной шапке. Наверное, ее сшил искусный мастер: у заднего шва положенная по околышу лиса держала в зубах свой хвост, спускавшийся на спину мурзы пушистой рыже-серой косичкой. Вместо глаз у лисицы вставлены зеленоватые камушки, отражавшие свет горевшей в комнате свечи. И казалось, что зверь зло смотрит на внезапно появившегося за окном казака. Вчера, провожая взглядом скакавшего по дороге Алтын-каргу, Тимофей подивился хитрому умению скорняка, выделывавшего шкурку степной хищницы.
Напротив мурзы, судорожно сжав в левой руке платок, стояла девушка в роскошном татарском одеянии. Правую руку она спрятала за спину На ее бледном лице лихорадочными пятнами горел румянец, а большие глаза были подобны звездам, излучающим убийственно-холодный свет. Такой красавицы Головину не приходилось видеть. Неясное, тоскливое предчувствие на мгновение сжало ему сердце, когда он заглянул в эти глаза. Кто она? Жена или наложница мурзы?
— Уйди добром! — неожиданно по-русски сказала девушка, и звук ее голоса заставил Тимофея слегка вздрогнуть. Сколько боли и муки слышалось в ее словах!
В ответ мурза только тихо рассмеялся и сделал шаг к ней, но девушка проворно отступила:
— Не подходи!
Почувствовав легкий толчок в бок, Головин обернулся — рядом, поблескивая белками глаз на черном, вымазанном сажей лице, радостно скалился Брязга. Держась одной рукой за веревку, он показывал другой на спину мурзы, то сжимая, то разжимая увесистый кулак, словно хотел сказать: чего ждем, надо хватать его и уносить ноги!
Тимофей словно очнулся от колдовского сна, навеянного чарами неизвестной красавицы. Он натянул веревку и уперся подошвами сапог в стену. То же самое моментально проделал Афоня. Головин показал ему растопыренную пятерню, потом ткнул себя в грудь. Брязга понимающе кивнул.
Оттолкнувшись, Тимофей, как маятник, качнулся и, снова приблизившись к стене, оттолкнулся еще, уже сильнее. С другой стороны окна, в такт с ним, раскачивался Афоня Брязга.
Раз, два, три… Пора! Казаки с маху ударили по деревянной решетке ногами, вышибли ее и влетели в комнату. Перекувырнувшись, Головин тут же встал на ноги и от души врезал мурзе в ухо. Не успев даже обернуться на шум, татарин рухнул лицом вниз.
Сдавленно вскрикнула девушка, а Брязга уже сорвал с шеи запасную веревку и спутал мурзе ноги. Сноровисто действуя, он захлестнул ему шею, подтянул руки бесчувственного татарина к затылку и связал запястья. Тимофей сорвал со стены тонкий ковер с яркими узорами и накинул на пленника. И тут распахнулась дверь.