Майка Филдинга освободили из тюрьмы.
Джоанна внимательно следила за развитием событий. Источник Тима в Скотланд-Ярде оказался действительно хорош, и молодой репортер получал информацию более подробную, чем в официальных сводках, и далеко не все из нее можно было напечатать. Джоанна с облегчением вздохнула, когда с Филдинга сняли обвинение, и вдруг поняла, что совсем не знает, как ей теперь быть: Майк дважды звонил ей в тот день, когда его освободили, и еще раз на следующий день. Все три раза она не ответила на его звонки. Но может, потому, что хотела извиниться, а может, из любопытства или потому, что ей по-прежнему было не все равно. Она в конце концов сама позвонила ему примерно через неделю.
— Я так рада, что ты свободен, и так виновата, что сомневалась в тебе, — первым делом сказала она ему.
У Филдинга дрогнуло сердце. Приятно услышать такие слова от Джоанны. А он-то уж испугался, что между ними все кончено. Пусть, когда она приходила на свидание в тюрьму, он наговорил ей кучу глупостей, он все равно очень хотел увидеться с ней. Он принял ее извинения. Она причинила ему боль, но куда больнее было бы, если бы он навсегда лишился возможности встречаться с ней.
— Наверное, это был Томми, да? — спросила она.
— Ну да, ты же знаешь, Томми всегда недолюбливал своего братца, — ответил он. — Его не одурачишь, как и его папашу. Наверняка он всегда презирал Джимбо, хотя вполне возможно, что и не догадывался, что Джимбо был педофилом: Томми, как и подавляющее большинство старомодных бандитов, на дух не переносит сексуальные преступления. А тем более когда дело коснулось его семьи. Когда он обнаружил, что Джимбо насиловал его дочь, — что, похоже, и стало причиной ее самоубийства, — его Каролину, свет его очей и любимицу всего клана О’Доннеллов, он, разумеется, не позволил, чтобы Джимбо это сошло с рук просто так. Он просто не мог. Это полностью противоречило бы его природе.
— Значит, по-твоему, точно Томми?
— Наверняка. Но я бы очень удивился, если бы это сумели доказать. Томми знает, как заметать следы. У него отличная многолетняя практика.
— Как думаешь, а он мог бы подставить тебя?
— В принципе да. Он не любит меня, но, по-моему, ему и в голову не пришло бы, что ему нужен козел отпущения. К тому же я не уверен, что у кого-то из О’Доннеллов хватит на такое мозгов. Нет, Томми — малый сообразительный, но тот, кто подставил меня, умен по-настоящему. Это должен быть компьютерный гений. Хотя, возможно, Томми знал, как найти подходящего для такой работы человечка. — Он сделал паузу, а затем озорным тоном добавил: — Нет, правда, Джо, кого-нибудь вроде тебя.
— Майк, прошу, не начинай опять. Кроме всего прочего, я не обладаю такими познаниями по части компьютеров, и ты знаешь это.
— Да я шучу. Видишь ли, я постоянно думаю о том, кто бы это мог сделать.
— И есть идеи?
— Ничего определенного, — признался он. — У меня хватает врагов. Можно составить целый список тех, кто хотел бы, чтобы я пошел ко дну. Но кому такое по силам — это другой вопрос.
— Так что ты думаешь…
Он не дал ей договорить:
— Джо, когда я тебе позвонил, я не хотел говорить об этих делах. Я уже понял, что мне со всем этим жить, если я рассчитываю хоть на какое-нибудь будущее. Вот об этом я и хотел поговорить. О моем будущем. О нашем будущем. О нас.
— Майк, по-моему, «нас» больше не существует. — Джо говорила сдержанно.
— Все может измениться.
Конечно же, он пришел в себя и снова захотел ее видеть. Сидя в тюрьме, он мечтал только о ней. Она всегда пребывала в его мыслях, особенно когда он просыпался по утрам и понимал, что во сне думал о ней. Без нее он чувствовал себя опустошенным, словно нечто важное вынули из него. Он не мог объяснить, что с ним творится. И почему его так швыряет из одной крайности в другую. Может, его самого пугала неодолимая сила, притягивавшая его к Джоанне. То он решительно не хотел ее больше видеть, а уже в следующую минуту чувствовал, что не стоит дальше жить, если рядом нет ее. Он ни о чем не жалел: но они дарили друг другу слишком много удовольствия и даже немножко радости. Но и боли тоже хватало. Видимо, иначе они не умели.
— Иногда я думаю, что ты и я всегда будем «мы», — продолжил он. — Я сердился на тебя, потому что ты небезоговорочно поверила мне, а для меня это было важно, особенно когда меня упекли в тюрьму. Но мои чувства к тебе остались прежними.
— Майк, твои чувства меняются, как погода, и мне следовало бы это усвоить еще двадцать с лишним лет назад.