К следующему утру Джоанна приняла решение. Она, по крайней мере, свяжется с Филлипсами и разузнает, как они отнесутся к предъявлению частного обвинения.
За завтраком с Эмили — хлопья для дочери и «пустой» чай для нее, поскольку она никогда не любила есть, едва встав с постели, — Джоанна продумала план действий. Сегодня как раз был один из ее нерабочих дней. Пол уже уехал на машине с личным водителем на утреннюю планерку. Джоанна плохо понимала, как ему удается столько работать, как он это выдерживает. Вдруг она заметила, что Эмили о чем-то спрашивает ее:
— Так можно, мам?
«О боже!» — испугалась Джо: неожиданно до нее дошло, что она не слышала ни слова из того, что уже несколько минут ей рассказывала дочка.
— Можно — что?
— Ну, мам, можно, я сегодня останусь ночевать у Элис?
Джо разрешила. Да и выбора у нее особого не было, если она даже не смогла уделить дочери немного внимания. Она накрыла своей рукой руку Эмили, стараясь загладить неловкость.
— А в субботу мы поедем с тобой за покупками, только ты и я, и, может быть, поищем ту новую компьютерную игру, которую ты так хотела получить.
Эмили прямо засияла. Как и многие современные ребятишки, она становилась сама не своя, когда дело касалось компьютера. Джо чувствовала себя немного неловко. Почему в таких случаях у нее возникало ощущение, что она покупает любовь дочери? Эмили — умная, не по годам развитая девочка, и у Джоанны иногда даже складывалось впечатление, что их дочь вполне могла бы обойтись без родителей. Смешно, конечно. Ей всего лишь одиннадцать. А если она слишком рассудительна, так это потому, что на ее характер повлиял стиль жизни родителей, которые, как говорится, летают высоко. В этом и заключалась главная причина, подпитывающая в Джо скрытое чувство вины. Она души не чаяла в Эмили, но не была матерью в классическом понимании. Чтобы окончательно загладить свою вину, Джоанна решила отвезти Эмили в школу сама, — обычно это делала гувернантка.
Вернувшись домой, она прошла в небольшую оранжерею, заменявшую ей рабочий кабинет, села за письменный стол, выдвинула самый нижний ящик и, немного порывшись в нем, извлекла потрепанную, перетянутую резинкой записную книжку в черной обложке. Это была ее старая телефонная книга, начатая в 1980 году и старательно заполненная еще до того, как появились КПК и электронные записные книжки. Да что там говорить! Задолго до того, как в газетном мире появились сами компьютеры.
Она перелистывала обтрепанные, засаленные страницы, пока не добралась до буквы «Ф». Филлипсы. За столько лет код изменился, но номер, как она и надеялась, остался тот же. К телефону подошел Билл Филлипс. Его старческий голос устало растягивал слова. Джоанна прикинула, что сейчас ему уже лет семьдесят, к тому же она знала, как сильно он сдал после потери дочери.
Конечно, пострадали все — и Филлипсы, и Джереми Томас. За годы, прошедшие после убийства его подружки, у него не раз возникали неприятности с полицией. Нападение на Джимбо О’Доннелла во дворе оукхэмптонского суда было первой из многочисленных вспышек агрессивности и вандализма, часто подогреваемых алкоголем. В конце концов однажды ночью, пьяный, он разбил очередную машину, и на этот раз для него все закончилось. Джо знала, что родители Джереми считали убийство Анжелы причиной, по которой их сын — кстати, оказавшийся и первым подозреваемым в этой трагедии — все больше и больше опускался, пока его жизнь не оборвалась.
Как Джоанна и предполагала, Билл Филлипс помнил ее. Возможно, он помнил имена всех журналистов и полицейских, имевших отношение к делу Анжелы. Филлипсы держали прессу на расстоянии, но Джо довольно часто звонила и писала им в надежде подобраться поближе.
Неудивительно, что, услышав в трубке ее голос, он не выразил радости: он помнил, что именно она брала несколько купленных интервью у Джимбо О’Доннелла после его оправдания. Тем не менее она рискнула и попросила у Билла разрешения приехать и поговорить с ним.
Он не выказал особого воодушевления, мягко говоря.
— Зачем? — спросил он бесцветным, уставшим голосом.
— Понимаете, появилось новое доказательство… — начала она. Ему не надо было объяснять, к чему относилось это доказательство. Речь могла идти только об одном.