Лок взглянул на свою раненую руку. Кровь запачкала рукав его пальто. Как это ни странно, он вообще не испытывал боли. Лок еще находился в травматическом шоке. Он положил руку на колено, не обращая внимания на трясущиеся губы мужчины в очках, сидевшего рядом с ним. В горле першило от вони горелого пороха. Он кашлянул, и на его руку вдруг выплеснулась струйка крови. Кровь стекала по его губам, по подбородку. Он осторожно расстегнул пальто. Грудь его клетчатой рубашки потемнела от крови. Его охватил цепенящий ужас, проснувшийся вместе с соленым привкусом крови на языке, снова наполнившей рот. Единственный выстрел иранца пробил его руку – и легкое.
Воронцов потрясенно смотрел на него.
– Похоже, джентльмены, наш полет откладывается на неопределенный срок, – объявил Тургенев.
Воронцов поднял пистолет, который держал в левой руке, но не выстрелил и не ударил Тургенева. Воображение нарисовало ему одинокий самолет, взлетную полосу, отъехавший пассажирский трап, терминал, диспетчерскую башню и окрестности аэропорта. Игра была проиграна.
– Ну что, майор, ваша затея не сработала? – Тургенев улыбался. – Вы попались. Это тупик.
Пока он говорил, его глаза напряженно изучали Лока с гневом и растущим удовлетворением. Казалось, Тургенева совершенно не волновала ситуация, в которой он оказался, как и количество его противников на борту.
– Ваш друг Бакунин может доставить нам другого пилота, – отозвался Воронцов. – В обмен на вас.
Собственные слова казались ему слабыми руками, толкавшими огромную, тяжелую дверь. Тургенев покачал головой.
– Не думаю. Кроме того, в наше время угонщикам приходится торговаться с заложниками, не так ли?
Он небрежно стянул перчатки и, с чисто женской аккуратностью запахнув полы пальто, уселся в одно из пустых кресел в передней части салона.
– Любин, Дмитрий, проверьте другой салон и заприте пассажирскую дверь, – механически распорядился Воронцов.
Дмитрий почти сердито взглянул на него, затем отошел от безмолвного бледного Лока и прошел за занавеску вслед за Любиным. Оттуда послышался скрип и лязг закрывавшейся двери. Марфа убрала свой пистолет и подошла к Локу, сгорбившемуся на ручке кресла. Воронцов видел, что ей лишь ценой огромных усилий удавалось сохранить бесстрастное выражение лица, когда она осматривала рану Лока. Американец что-то неразборчиво проворчал, словно пес, опасающийся незнакомого ветеринара, но потом позволил ей расстегнуть рубашку и изучить рану. В напряженной, наэлектризованной тишине Воронцов отчетливо слышал отвратительное тихое чавканье пропитавшейся кровью рубашки.
Он повернулся к Тургеневу, который казался погруженным в воспоминания или в глубокое раздумье. Марфа быстро подошла к шкафчикам и стала открывать и закрывать их, пока не нашла комплект первой помощи. Она свирепо взглянула на одного из ученых, который тут же нервно вскочил со своего кресла, и помогла Локу сесть. Лицо американца посерело от боли. Воронцов отвернулся, не желая смотреть на рану и признать тот факт, что Лок, в сущности, превратился в заложника Тургенева: американцу срочно требовалась операция, переливание крови. Возможно, он уже умирал. Воронцов заскрежетал зубами в бессильной ярости.
К его удивлению, Тургенев встал и подошел к Марфе, как будто хотел проследить за оказанием надлежащей помощи раненому.
Дмитрий вернулся и замер в дверях, не понимая, что происходит.
– Возьми эту парочку в задний салон, к остальным, – Воронцов указал на двух ученых. – Пусть сидят друг у друга на коленях, если места не хватит. Любин может присматривать за ними.
– Пожалуй, я пока выясню, кто они и чем занимаются, – предложение прозвучало так, словно Дмитрий нашел подходящий выход из нелепой ситуации, решив сыграть роль клерка или таможенного чиновника.
Воронцов поднял чемоданчик, упавший на пол с кресла иранца. Мертвый мужчина сидел в позе брошенной куклы, привалившись к переборке. Воронцов передал чемоданчик Дмитрию.
– Все должно быть здесь: условия контракта, предыдущие должности и так далее, – он попытался улыбнуться, понимая, что в лучшем случае сможет выдавить из себя лишь бледное и болезненное подобие улыбки. Дмитрий коротко кивнул, похлопал двух пассажиров по плечам и погнал их перед собой. Он протолкнул их через занавес к четырехместному заднему салону.
Марфа закончила перевязывать руку и грудь Лока. Тургенев с саркастической улыбкой покачал головой.
– Ему нужна срочная операция. А может быть, уже не нужна.
Подрагивавшие губы Марфы подтверждали этот грубый, жестокий диагноз. Возможно, Лок так или иначе умрет, но промедление наверняка убьет его...
...А капитуляция погубит их, людей, последовавших за ним, Воронцовым, в эту ловушку. Он ничего не мог выторговать за жизнь Лока: его единственной козырной картой был Тургенев. Ученые, какими бы выдающимися специалистами в своей области они ни являлись, были просто товаром. Их жизнь не интересовала Тургенева и Бакунина. Оставался только Тургенев – их заложник и козырь для переговоров.
Он повернулся на чей-то голос за дверью кабины, увидел пепельное лицо Лока, заплаканное лицо стюардессы и резко бросил ей:
– Дай ему немного коньяка. Шевелись, девочка!
Молодая женщина торопливо устремилась выполнять его распоряжение. Он открыл дверь кабины. В ноздри ему ударил запах крови, пронзительно-резкий в холодном воздухе. Голос Бакунина, дребезжащий и неразборчивый, доносился из микрофона внешней радиосвязи.
Тургенев, последовавший за Воронцовым, отпрянул, когда ствол пистолета дернулся в его направлении, и снова насмешливо поднял руки. Покрутив настройку радио, он протянул наушники Воронцову и неподвижно застыл у двери. Воронцов наполовину развернулся в тесном пространстве кабины, склонившись над разбитой головой пилота, из которой еще медленно сочилась струйка крови, и поднес микрофон к губам.
– Слушаю, Бакунин. Что тебе нужно? – это прозвучало так, словно его отрывали от важной работы.