Дмитрий кивнул и удалился в задний салон. Через несколько минут вошел Тургенев, державшийся с преувеличенной настороженностью. Он чувствовал, что здесь пришли к какому-то решению, и это беспокоило его, но, бросив взгляд на Лока, он удовлетворенно улыбнулся.
– Привет, Пит, – поздоровался Лок. Поза американца выражала скорее приятную расслабленность, чем крайнюю степень изнеможения. Его тон поразил заложника.
– Ну? – осклабился Тургенев. – К какому идиотскому решению вы пришли?
– Сделка, – отозвался Лок. – Ты... за них. Они уходят... мы остаемся, – он сделал шумное глотательное движение.
Тургенев повернулся к Воронцову.
– Вам никогда не выбраться с летного поля! – отрезал он. – Даже под прикрытием этой погоды.
– Посмотрим. Любин, ты сядешь за руль. Дмитрий, открывай дверь...
Вспомнив о своей сломанной руке, Воронцов передвинул повязку в более удобное положение. Им придется прыгать на заснеженную взлетную полосу, но от этого, пожалуй, никто не умрет. Он взглянул на Лока.
– Хотите, мы привяжем его к креслу? – спросил он. Лок медленно покачал головой. – Что ж, дело ваше. Марфа?
Женщина кивнула.
Скрежет распахнувшейся пассажирской двери и вой ворвавшейся бури заглушили все остальные звуки, все мысли. Занавески отчаянно затрепыхались под напором ветра. Воронцов толкнул Тургенева в кресло и на мгновение помедлил возле Лока. Американец лишь улыбнулся мальчишеской, бестревожной улыбкой.
Он услышал, как прыгнул Любин. Затем в дверном проеме исчезла Марфа. Дмитрий оглянулся на Лока и Тургенева, потом тоже исчез. Воронцов помедлил у отверстия выхода, ослепленный и дезориентированный несущимся снегом, затем прыгнул, почти сразу же свалившись в небольшой сугроб. Его колено прострелило острой болью.
Ему помогли встать, и он оглянулся. Стюард и стюардесса уже стояли в дверях. Он махнул пистолетом, и их фигуры сразу же пропали. Двигатель «мерседеса» кашлянул и завелся. Дмитрий размашистыми движениями убирал снег с ветрового стекла. Марфа заторопилась к Воронцову, но он отмахнулся от нее. Они подошли к автомобилю, когда Любин начал прогревать двигатель. Потихоньку «мерседес» тронулся. Снег летел из-под задних колес; тяжелую машину слегка повело вбок.
– Садись! – прорычал Воронцов Дмитрию, все еще счищавшему снег с окон. – Любин, езжай прямо по полосе. Не останавливайся, пока не доедешь до ограды, затем пробиваемся наружу! Понятно?
Он услышал отдаленные, словно игрушечные, хлопки выстрелов. Что-то застучало по автомобилю, словно порыв ветра швырнул в него горсть мелких камешков. Лицо Дмитрия карикатурно расплющилось о стекло окошка, затем выскользнуло из поля зрения.
– Дмитрий! – завопил Воронцов. Он распахнул дверцу и увидел мертвое лицо, смотревшее на него широко раскрытыми глазами. Две пули прошли над его головой, разбив окошко с другой стороны.
– Езжай, езжай! – кричала Марфа Любину.
– Нет!.. – но автомобиль рванулся вперед, оставив Дмитрия лежать на снегу. Снова выстрелы...
* * *
Лок слышал стрельбу, сначала четко, потом ее треск стал значительно тише: стюард захлопнул пассажирскую дверь. Взвизгнули покрышки, но этот звук потонул в панических возгласах, доносившихся из заднего салона. Медленно, с огромным усилием Лок переключил все свое внимание на Тургенева и покачал головой.
– Не звонишь им, а? Глупо...
Тургенев молча сидел в кресле. Локу оставалось жить считанные минуты. Его помаргивание превратилось в нервный тик, ресницы часто вздрагивали, лицо приобрело синевато-серый оттенок, и он больше не смахивал кровь с подбородка. Звук его частого сиплого дыхания казался уже не признаком борьбы за жизнь, а слабеющим сигналом с гибнущего корабля. Тургенев знал, что ждать осталось совсем недолго...
...Он предупредил взглядом стюарда, выросшего за спиной Лока. Мужчина понимающе кивнул и отступил за занавес.
– Не рассчитывай на это, – тихо произнес Лок.
Из заднего салона доносилось приглушенное бормотание. Скоро они откроют дверь и один за другим попрыгают в снег, надеясь остаться в живых. Или скажут Бакунину и остальным, что в самолете остался лишь один умирающий человек... Скоро.
– Ты так и не узнаешь, удалось ли им спастись, – заметил Тургенев.
– Ты тоже, Пит, – Лок подавил опасный приступ кашля. Теперь уже недолго, совсем недолго. – Бет... почему?
– Что? А... То была нелепая ошибка, Джон. Такого не должно было случиться.
– Однако случилось...
– Да, случилось. Послушай, Джон, я еще могу спасти тебе жизнь!
Слова, пустые слова.
– Я могу отвезти тебя в больницу, я могу оставить тебя в живых, Джон!
– Ты... ты опустошил мою жизнь, Пит. В ней больше ничего не осталось, – Лок почувствовал, что стюард подбирается сзади к его сиденью, и сумел повысить голос: – Даже не пытайся!
Он улыбнулся, услышав, как человек на четвереньках уполз в задний салон. Наступило напряженное молчание: все остальные прислушивались к их разговору.
– Джон, это безумие. Ты безумен. Что за одержимость местью? Так ведь дела не делаются! – голос Тургенева искушал, звучал мягко, обволакивающе. – Лок, ты... люди вроде тебя – обычные романтики. Вы не можете ничего решить, даже в мелочах. Мир – это дерьмо, Лок. Везде, повсюду. Ты считал Афганистан справедливой войной, ты думал, что Бог на твоей стороне, что ты помогаешь...
Лок наблюдал, как Тургенев наклоняется ближе к нему, словно собираясь сообщить какую-то важную истину.
– Та война изначально была несправедливой, Джон. Она отражала мир в миниатюре... Позволь мне помочь тебе!
Лок мигал все быстрее, с невероятной скоростью. Он чувствовал, что покидает это место. Звонок телефона, вделанного в ручку кресла Тургенева, показался очень тихим и отдаленным.
Рука Тургенева поползла к телефону. Лок еще боролся, следя за его движениями, выпрямляясь, – лишь для того, чтобы скорчиться в неудержимом приступе кашля. Кровь на его руках, кровь на тусклом металле пистолета... затем чужие руки, хватающие его, тянущиеся к оружию...
Раздался выстрел, потом еще один. Лок ничего не видел, но слышал два выстрела и ощутил тяжесть упавшего тела, с сокрушительной силой прижавшего его к сиденью... Он потерял сознание.