– Есть, будет сделано.
Курьеров должно быть несколько – теперь, находясь на пике нервного напряжения, Воронцов ясно понимал это. Уменьшить риск, увеличить запас... Наркоманы уже начали выстраиваться в очереди перед наркологическим отделом Фонда Грейнджера, выпрашивая заменители героина, оставляя свои имена, адреса... Груз сильно запаздывал.
– Достаньте мне список пассажиров. Я хочу, чтобы каждого проверили по линии «Грейнджера – Тургенева», «Росгаза», «Сибгаза» и всех других компаний. Где они работают, связи между ними, если таковые имеются. Все поняли? Это задача на завтра.
Дмитрий благодарным жестом прикоснулся рукой в перчатке к плечу Воронцова. Тот испытал мгновенный приступ стыда, но Дмитрий не выказывал негодования по поводу того, что его оттеснили от руководства операцией. Оба ненавидели наркотики и страстно желали добиться результатов. Но Воронцов должен был признаться самому себе в том, что он всегда считал Дмитрия скорее крестоносцем, чем следователем уголовного отдела.
– Он садится в такси.
– Кто на «хвосте»? – резко спросил Воронцов.
– Не беспокойтесь, мы ведем его.
– Поехали, – обратился Воронцов к водителю. Они заняли места на заднем сиденье «волги». Автомобиль обогнул здание терминала и покатился к автостраде, гремя подвеской на неровном смерзшемся снегу. Узкие языки пламени на газовых скважинах горели в ночи, словно огни походных костров. Впереди мерцал город; жилые дома на окраинах казались скелетами, костяк которых набит разноцветными фонариками. Группа проезжала квартал за кварталом, направляясь к центру. Более крупные дома, коттеджи, обнесенные оградами заснеженные сады, церковь, кладбище, магазины еще сталинской постройки, узкие улочки. Уренгой был административным центром района, а Новый Уренгой – его пригородом. Теперь его население перевалило за сто тысяч человек и, возможно, пятнадцать-двадцать тысяч из них жили в трейлерах, бараках, строительных вагончиках и лачугах. Рабочие с Урала, Украины, из Ирана, Пакистана, Центральной Азии, продавшиеся в рабство по контракту на вахтовую работу. Их ожидали тысяча четыреста газовых скважин.
Они проехали огромный плакат, оповещавший о том, что Новый Уренгой производит две трети российского газа, четырнадцать триллионов кубических футов ежегодно. Слово «советский» было закрашено и заменено на «российский». Все вокруг казалось фантасмагорическим, почти кошмарным. За автостоянкой начинался трейлерный парк; огоньки слабо светились в необъятной темноте ночи, отдаленные друг от друга, как звезды в созвездии. Это был барачный городок компании, где полномочия Воронцова в лучшем случае воспринимались терпимо, а чаще игнорировались. Городок напоминал фабричный поселок в царской России с той поправкой, что здесь больше не было настоящих бедняков. Здесь жили отчаявшиеся, алчные, завистливые, порочные, но не нищие. Они выбрали жизнь люмпенов только ради денег. Шестьсот-семьсот тысяч рублей за неделю любой работы; миллион, два миллиона в неделю для любого, кто хотя бы в ничтожной степени обладал профессиональными навыками и проявлял ответственность.
– Такси Хусейна видите? – спросил Дмитрий по рации. Каньоны жилых домов окружали их. За шумом двигателя Воронцов смутно различал вой ветра снаружи и шорох снега под покрышками. Немногочисленные прохожие торопливо шли по тротуарам, их лица были полускрыты шарфами и меховыми шапками.
– Мы держимся прямо за ним.
– Не спугните его!
– Все о'кей, инспектор, все под контролем.
– Где вы?
– Перекресток улицы Кирова и Полярной. Стоим перед светофором.
– Держитесь на связи.
Дмитрий повернулся к Воронцову, сверкнув глазами.
– Это на самом краю зоны наблюдения. Он направляется туда.
Дмитрий держал микрофон в руке, словно оружие или нить, связывавшую его с жизнью. Автомобиль остановился перед светофорами, висевшими над перекрестком улицы Кирова и Нефтяников. Они находились в пяти кварталах от «хвоста» и такси Хусейна. Слева от них старый город утопал в сумерках, исчезая в ночи со своими кривыми улочками и сгорбленными домами. Улица впереди купалась в свете баров, отелей, клубов и кинотеатров. Улица Кирова превратилась в сплошной неоновый тоннель.
Машину занесло: никто не трудился убирать снег в начале зимы. Важнейшим транспортом были рабочие автобусы, доставлявшие людей на скважины, и тяжелые грузовики, перевозившие трубы и буровое оборудование. Перед их проездом улицы очищались снегоуборочными комбайнами. Во всех иных случаях...
– Что там? – спросил Воронцов, похлопав Дмитрия по плечу.
Синий огонек мигалки вспыхивал на фоне неоновых вывесок и небольшой толпы, собравшейся вокруг. Воронцов почувствовал, что Дмитрий готов запротестовать.
– У нас есть время, – сказал Воронцов. – Главное – быть уверенными в том, что его не выпустят из-под наблюдения. Подъезжай туда, – обратился он к водителю. – Посмотрим, что там еще наворотили.
Такое случалось нечасто, но все же случалось – пьяные, оказывавшие сопротивление при аресте, или их дружки, не желавшие останавливаться на начатом. Милиция уже потеряла в подобных стычках двух офицеров, получивших серьезные увечья, а один был убит.
«Скорая помощь» и машина милиции стояли у темного въезда в переулок. Патрульные наблюдали за происходящим, стоя рядом с автомобилем, не совсем безразличные, но едва ли по-настоящему заинтересованные. Увидев Воронцова, они вытянулись по стойке «смирно», готовые выполнять приказ. Он кивнул.
– Что у вас там?
Один из патрульных указал в глубину переулка:
– Мертвый наркоман, товарищ майор, судя по виду – сдох от холода. А этот, – палец в перчатке указал на зарешеченное заднее оконце патрульной машины, – этот пытался раздеть труп, когда тот еще не остыл. Называет себя другом умершего и утверждает, что тот не стал бы возражать.
– Арестованный тоже наркоман?
– Похоже на то. Он в плохом состоянии, видно, давно не кололся, – милиционер презрительно ухмыльнулся. Воронцов кивнул и подошел к санитарам, укладывавшим тело на носилки. Небольшая толпа уже расходилась, возвращаясь к теплу и уюту клубов и ресторанов. Он слышал смех, но не злой, а безразличный, явно по другому поводу. О наркомане уже забыли.