, прости меня дурака...-- взмолился опомнившийся Гордей Евстратыч, кланяясь старухе в ноги.-- Это я так... дурость нашла. -- Надо повременить, Гордей Евстратыч. -- Как знаешь, мамынька. И Маркушка про тебя говорил, что на твою молитву надеется... -- Ну, это уж он напрасно: какия наши молитвы. Сами по колена бродим в своих-то грехах. Обдумывая все случившееся наедине, Татьяна Власьевна то решала про себя бросить эту треклятую жилку, то опять жалела ее, представляя себе Шабалина с семидесятирублевым зонтиком в руках. В ея старой, крепкой душе боролись самыя противоположныя чувства и мысли, которыя утомляли ее больше, чем ночная работа с кирпичами, потому что от них не было блаженнаго отдыха, не было того покоя, какой она испытывала после ночного подвига. Вечером Татьяна Власьевна напрасно молилась в своей комнате с особенным усердием, чтобы отогнать от себя тревожное настроение. Она чувствовала только, что с ней самой творится что-то странное, точно она сама не своя сделалась и теряла всякую волю над собой. Такое состояние продолжалось дня два, так что, удрученная нежданно свалившейся на ея плечи заботой, Татьяна Власьевна чуть не заболела, пока не догадалась сходить к о. Крискенту, к своему главному советнику во всех особенно трудных случаях жизни. В качестве духовника о. Крискент пользовался неограниченною доверенностью Татьяны Власьевны, у которой от него не было тайн. Славный домик был у о. Крискента. Он выходил в Гнилой переулок, как мы уже знаем из предыдущаго, и от брагинскаго дома до него было рукой подать. Наружный вид поповскаго дома невольно манил к себе своей патриархальной простотой; его небольшия окна глядели на Гнилой переулок с таким добродушным видом, точно приглашали всякаго непременно зайти к милому старичку о. Крискенту, у котораго всегда были в запасе такия отличныя наливки. Калитка вела на маленький двор с деревянным полом и уютно поставленными службами; выкрашенное зеленой краской крыльцо вело в сени, где всегда были настланы чистые половики. В маленькой передней уже обдавало тем специально благочестивым запахом, какой священники уносят с собой из церкви в складках платья; пахло смешанным запахом ладона и воска, и, может-быть, к этому примешивался аромат княженичной наливки, которою о. Крисксит гордился в особенности. -- А... дорогая гостья! сколько лет, сколько зим не видались,-- приветствовал радостно о. Крискент, встречая гостью в уютной чистенькой гостиной, походившей на приемную какой-нибудь настоятельницы монастыря. Стены были выкрашены зеленым купоросом; с потолка спускалась бронзовая люстра с гранеными стеклышками. На полу лежали мягкия тропинки. Венские стулья, два ломберных стола, несколько благочестивых гравюр на стенах и китайский розан в зеленой кадушке дополняли картину. Сам о. Крискент -- низенький, юркий старичок, с жиденькими косицами и тоненьким разбитым тенорком -- принадлежал к симпатичнейшим представителям того типа батюшек, который специально выработался на уральских горных заводах, где священники обезпечены известным жалованьем, а потом вращаются в более развитой среде, чем простые деревенские попы. Ходил о. Крискент маленькими торопливыми шажками, неожиданно повертывался на каблуках и имел странную привычку постоянно разстегивать и застегивать пуговицы своего подрясника, отчего петли обнашивались вдвое скорее, чем бы это следовало. Маленькая головка о. Крискента, украшенная редкими волосиками с проседью и таковой же бородкой, глядела кругом проницательными темными глазками, которые постоянно улыбались,-- особенно когда из гортани о. Крискента вырывался короткий неопределенный смешок. Сам по себе батюшка был ни толст ни тонок, а так себе -- середка на половине. Жил он в своем домике старым бездетным вдовцом, каких немало попадается среди нашего духовенства. Тот запас семейных инстинктов, которыми природа снабдила о. Крискента, он всецело посвятил своей пастве, ея семейным делам, разным напастям и невзгодам интимнаго характера. Благочестивыя старушки, в роде Татьяны Власьевны, очень любили иногда завернуть к о. Крискенту и покалякать со стариком от свободности о разных сомнительных предметах, тем более, что о. Крискент в совершенстве владел даром разговаривать с женщинами. Он никогда не употреблял резких выражений, как это иногда делают слишком горячие ревнители священники, когда дело коснется большого греха, но, вместе с тем, он и не умалял проступка; затем он всегда умел во-время согласиться -- это тоже немаловажное достоинство. Наконец, вообще, в о. Крискенте привлекал неотразимо к себе тот дух общаго примирения и незлобия, какой так обаятельно действует на женщин: оне уходили из его домика успокоенныя и довольныя, хотя собственно о. Крискент никогда ничего не говорил новаго, а только соглашался и успокаивал уже одним своим видом. Роль этого добродушнаго человека, в сущности, сводилась к тому, что он некоторыя механическия приспособления собственной особой устранял и смягчал разныя неизбежныя житейския столкновения, углы и диссонансы. -- Садитесь, Татьяна Власьевна... Ну, как вы поживаете?-- говорил о. Крискент, усаживая свою гостью на маленький диванчик, обитый зеленым рипсом.-- Все к вам собираюсь, да как-то руки не доходят... Гордея-то Евстратыча частенько вижу в церкви. -- А я пришла к вам по делу, отец Крискент...-- заговорила Татьяна Власьевна, поправляя около ног свой кубовый сарафан.-- И такое дело, такое дело вышло -- дня два сама не своя ходила. Просто места не могу себе найти нигде... -- Так, так... Конечно, бывают случаи, Татьяна Власьевна,-- мягко соглашался о. Крискент, расправляя свою бородку веером.-- Человек предполагает -- Бог располагает. Это уж не от нас, а свыше. Мы с своей стороны должны претерпевать и претерпевать... Как сказал апостол: "претерпевый до конца, той спасен будет"... Именно! Поместившись в другом углу дивана, о. Крискент внимательно выслушал все, что ему разсказала Татьяна Власьевна, выкладывавшая свои сомнения в этой маленькой комнатке всегда с особенной охотой, испытывая приятное чувство облегчения, как человек, который сбрасывает с плеч тяжелую ношу. -- Чего же вы хотите, т.-е., собственно, что вас смущает?-- спрашивал о. Крискент, когда Татьяна Власьевна разсказала все, что сама знала о жилке и о своем последнем разговоре с сыном. -- Я боюсь, о. Крискент... Сама не знаю, чего боюсь, а так страшно сделается, так страшно. Как-то оно вдруг все вышло... -- Так, так... Конечно, богатство -- источник многих злоключений... особенно при наших слабостях, но, с другой стороны, Татьяна Власьевна, на богатство можно смотреть с евангельской точки зрения. Припомните евангельскую притчу о рабе, получившем десять талантов и приумножившем оные? Не так ли мы должны поступать? Если даже человек, который "зле приобретох, но добре расточих", примет свою часть в царствии небесном, тем паче войдут в него добре потрудившиеся на ниве Господней... Я лично смотрю на богатство, как на испытание. Добрый старик говорил битый час на эту благодарную тему, причем опровергал несколько раз свои же доводы, повторялся, обяснял и снова запутывался в благочестивых дебрях красноречия. Такие душеспасительные разговоры, уснащенные текстами Священнаго Писания, производили на слушательниц о. Крискента необыкновенно успокаивающее действие, обясняя им непонятное и точно преисполняя их той благодатью, носителем которой являлся в их глазах о. Крискент. -- А зачем Гордей-то Евстратыч так остервенился на меня, как только мы заговорили об этой жилке?-- спрашивала Татьяна Власьевна, по своей женской слабости постоянно возвращавшаяся от самых возвышенных умозрений к заботам и мелочам моря житейскаго.-- Это от одного разговору, о. Крискент! А что будет, ежели и в самом-то деле эта жилка богатая окажется... Сумлеваюсь я очень насчет этих полдневских, и насчет Маркушки особливо сумлеваюсь. Самый был потерянный человек и вдруг накинул на себя этакое благочестие... Может, на жилке-то заклятье какое наложено, отец Крискент?.. -- Ах, уж это вы даже совсем напрасно, Татьяна Власьевна; на золоте не может быть никакого заклятья, потому что это плод земли, а Бог велел ей служить на пользу человеку... Вот она и служит, Татьяна Вдасьеина! Только каждому своя часть, и всякий должен быть доволен своей частью... Да!.. Специально в денежных делах о. Крнекент отличался особенной мягкостью и податливостью, а тут выпадало такое редкое, единственное в своем роде счастье. Рядом с теоретическими построениями, в голове о, Крискента вырастали самыя практическия соображения: разбогатеет Гордей Еистратыч, тогда его можно будет выбрать церковным старостой, и он, конечно, от щедрот своих и послужит. Вот кончат стены в новой церкви, нужно будет иконостас заводить, ризницу подновлять -- да мало ли расходов найдется!.. Эти мысли подкрепляли о. Крискента все больше и больше, и он возвысился до настоящаго красноречия, когда принялся доказывать Татьяне Власьевне, что она даже не в праве отказываться от посылаемаго самим Богом богатства -- Пути Божии неисповедимы, Татьяна Власьевна. -- Мне опять то в голову приходить, отец Крискент,-- говорила в раздумье Татьяна Власьевна: -- если это богатство, действительно, посылает Бог, то неужели не нашлось людей лучше нас?.. Мало ли бедных, милостивцев, отшельников... -- Татьяна Власьевна, Татьяна Власьевна... Так нельзя разс