: оне уходили из его домика успокоенныя и довольныя, хотя собственно о. Крискент никогда ничего не говорил новаго, а только соглашался и успокаивал уже одним своим видом. Роль этого добродушнаго человека, в сущности, сводилась к тому, что он некоторыя механическия приспособления собственной особой устранял и смягчал разныя неизбежныя житейския столкновения, углы и диссонансы. -- Садитесь, Татьяна Власьевна... Ну, как вы поживаете?-- говорил о. Крискент, усаживая свою гостью на маленький диванчик, обитый зеленым рипсом.-- Все к вам собираюсь, да как-то руки не доходят... Гордея-то Евстратыча частенько вижу в церкви. -- А я пришла к вам по делу, отец Крискент...-- заговорила Татьяна Власьевна, поправляя около ног свой кубовый сарафан.-- И такое дело, такое дело вышло -- дня два сама не своя ходила. Просто места не могу себе найти нигде... -- Так, так... Конечно, бывают случаи, Татьяна Власьевна,-- мягко соглашался о. Крискент, расправляя свою бородку веером.-- Человек предполагает -- Бог располагает. Это уж не от нас, а свыше. Мы с своей стороны должны претерпевать и претерпевать... Как сказал апостол: "претерпевый до конца, той спасен будет"... Именно! Поместившись в другом углу дивана, о. Крискент внимательно выслушал все, что ему разсказала Татьяна Власьевна, выкладывавшая свои сомнения в этой маленькой комнатке всегда с особенной охотой, испытывая приятное чувство облегчения, как человек, который сбрасывает с плеч тяжелую ношу. -- Чего же вы хотите, т.-е., собственно, что вас смущает?-- спрашивал о. Крискент, когда Татьяна Власьевна разсказала все, что сама знала о жилке и о своем последнем разговоре с сыном. -- Я боюсь, о. Крискент... Сама не знаю, чего боюсь, а так страшно сделается, так страшно. Как-то оно вдруг все вышло... -- Так, так... Конечно, богатство -- источник многих злоключений... особенно при наших слабостях, но, с другой стороны, Татьяна Власьевна, на богатство можно смотреть с евангельской точки зрения. Припомните евангельскую притчу о рабе, получившем десять талантов и приумножившем оные? Не так ли мы должны поступать? Если даже человек, который "зле приобретох, но добре расточих", примет свою часть в царствии небесном, тем паче войдут в него добре потрудившиеся на ниве Господней... Я лично смотрю на богатство, как на испытание. Добрый старик говорил битый час на эту благодарную тему, причем опровергал несколько раз свои же доводы, повторялся, обяснял и снова запутывался в благочестивых дебрях красноречия. Такие душеспасительные разговоры, уснащенные текстами Священнаго Писания, производили на слушательниц о. Крискента необыкновенно успокаивающее действие, обясняя им непонятное и точно преисполняя их той благодатью, носителем которой являлся в их глазах о. Крискент. -- А зачем Гордей-то Евстратыч так остервенился на меня, как только мы заговорили об этой жилке?-- спрашивала Татьяна Власьевна, по своей женской слабости постоянно возвращавшаяся от самых возвышенных умозрений к заботам и мелочам моря житейскаго.-- Это от одного разговору, о. Крискент! А что будет, ежели и в самом-то деле эта жилка богатая окажется... Сумлеваюсь я очень насчет этих полдневских, и насчет Маркушки особливо сумлеваюсь. Самый был потерянный человек и вдруг накинул на себя этакое благочестие... Может, на жилке-то заклятье какое наложено, отец Крискент?.. -- Ах, уж это вы даже совсем напрасно, Татьяна Власьевна; на золоте не может быть никакого заклятья, потому что это плод земли, а Бог велел ей служить на пользу человеку... Вот она и служит, Татьяна Вдасьеина! Только каждому своя часть, и всякий должен быть доволен своей частью... Да!.. Специально в денежных делах о. Крнекент отличался особенной мягкостью и податливостью, а тут выпадало такое редкое, единственное в своем роде счастье. Рядом с теоретическими построениями, в голове о, Крискента вырастали самыя практическия соображения: разбогатеет Гордей Еистратыч, тогда его можно будет выбрать церковным старостой, и он, конечно, от щедрот своих и послужит. Вот кончат стены в новой церкви, нужно будет иконостас заводить, ризницу подновлять -- да мало ли расходов найдется!.. Эти мысли подкрепляли о. Крискента все больше и больше, и он возвысился до настоящаго красноречия, когда принялся доказывать Татьяне Власьевне, что она даже не в праве отказываться от посылаемаго самим Богом богатства -- Пути Божии неисповедимы, Татьяна Власьевна. -- Мне опять то в голову приходить, отец Крискент,-- говорила в раздумье Татьяна Власьевна: -- если это богатство, действительно, посылает Бог, то неужели не нашлось людей лучше нас?.. Мало ли бедных, милостивцев, отшельников... -- Татьяна Власьевна, Татьяна Власьевна... Так нельзя разсуждать. Разве мы можем своим слабым умом проникать в планы и намерения Божии? Что такое человек?-- персть, прах... Да. Еще раз повторяю: нужно покоряться и претерпевать, а не мудрствовать и возвышаться прегордым умом. Впрочем, на прощаньи, когда о. Крискент провожал Татьяну Власьевну в переднюю, он переменил тон и заговорил о тленности всего земного и человеческой гордости, об искушениях врага человеческаго рода и слабости человека. -- Так по-вашему, отец Крискент, лучше отказаться от жилки?-- переводила на свой язык Татьяна Власьевна высокоумствования батюшки. -- О, нет, я этого не сказал, как не сказал и того, что нужно брать жилку... -- Что же нам теперь делать? О. Крискент только развел руками, что можно было истолковать, как угодно. Но именно последния-то тирады батюшки, которыя как будто клонились к тому, чтобы отказаться от жилки, собственно и убедили Татьяну Власьевну в необходимости "покориться неисповедимым судьбам промысла", т.-е. в данном случае взять на себя Маркушкину жилку, пока Вукол Логиныч или кто другой не перехватил ее. -- Заметьте, Татьяна Власьевна, я не говорил: берите жилку, и не говорил -- откажитесь...-- ораторствовал батюшка, в последний раз с необыкновенной быстротой разстегивая и застегивая аметистовыя пуговицы своего камлотоваго подрясника,-- Ужо как-нибудь пошлите ко мне Гордея-то Кветратича, так мы покалякаем с ним на-малости. Ну, а как ваша молодайка, Дуня? -- Слава Богу, отец Крискент, слава Богу... Скромная да тихая, воды не замутит, только, кажется, ленивенька, Христос с ней, Богородица... Ну, да обойдется помаленьку. Ариша, та уж очень бойка была, а тоже уходилась, как Степушку Бог послал. -- Слава Богу, слава Богу...-- повторял о. Крискент, как эхо. Но Гордей Евстратыч не пошел к о. Крискенту, как его ни упрашивала об этом Татьяна Власьевна. Для окончательнаго решения вопроса о жилке был составлен небольшой семейный совет, в котором пригласили принять участие и Зотушку. В исключительных случаях это всегда делалось, потому что такой порядок был заведен изстари. Зотушка являлся в "горницы" с смиренным видом, садился в уголок и смиренно выслушивал, как набольшие умныя речи разговаривают. Настоящий совет состоял из трех лиц: Татьяна Власьевна, Гордей Евстратыч и Зотей Евстратыч. Зотушка хотя и был пьяница, но и у него ум-то не телята отжевали, притом своя кровь. -- Так вот, Зотей, какое дело-то выходит,-- говорил Гордей Евстратыч, разсказав все обстоятельства по порядку.-- Как ты думаешь, брать жилку или не брать? Зотушка разгладил свои косицы на макушке, вытянул шею и ответил: -- А по моему глупому разуму, Гордей Евстратыч, неладное вы затеяли... Вот что!.. Жили, слава Богу, и без жилки, проживем и теперь... От этого золота один грех... Никто не ожидал такого протеста со стороны Зотушки, и большаки совсем онемели от изумления. Как, какой-нибудь пропоец Зотушка и вдруг начинает выговаривать поперечныя слова... Этот совет закончился позорным изгнанием Зотушки, потому что он решительно ничего не понимал в важных делах, и решение состоялось без него. Татьяна Власьевна больше не сумлевалась, потому что о. Крискент прямо сказал и т. д. -- Только поскорее...-- торопила теперь старуха:-- как бы Вукол-то не заграбастал нашу жилку...