та особа давно потеряла всякую надежду на личное счастье, поэтому занималась исключительно чужими делами и в этом достигла замечательнаго искусства, так что попасть на ея острый язычок считалось в Белоглинском заводе большим несчастием, в роде того, если бы кого продернули в газетах. -- А у Брагиных-то не того...-- заметила однажды Марѳа Петровна, когда оне вместе с Пелагеей Миневной перекладывали на погребе приготовленные в засол огурцы вишневым и смородинным листом. -- А что, Марѳа Петровна?-- осведомилась Пелагея Миневна, шустрая старушка с бойкими черными глазами. -- Да так!.. неладно,-- нарочно тянула Марѳа Петровна, опрокидываясь в большую кадочку своим полным корпусом по пояс; в противоположность общепринятому типу высохшей, поблекшей и изможденной неудовлетворенными мечтаниями девственницы, Марѳа Петровна цвела в сорок лет, как маков цвет, и походила по своим полным жизни формам скорее на счастливую мать семейства, чем на безплодную смоковницу. -- Уж не болен ли кто?-- сделала догадку Пелагея Миневна, осторожно опуская на пол решетку с вымытыми в двух водах и вытертыми насухо кунгурскими огурцами. К Белоглинском заводе климат был настолько суров, что огурцы росли только в тепличках и парниках, как это было у Пятовых и Шабалиных; а все остальные должны были покупать привозный товар. Обыкновенно огурцы привозили из Кунгурскаго уезда, как арбузы из Оренбургской губернии, а яблоки из Перми. Пробойная и дошлая на все руки Марѳа Петровна, кажется, знала из своего уголка решительно все на свете и, как какой-нибудь астроном или метеоролог, делала ежедневно самыя тщательныя наблюдения над состоянием белоглинскаго небосклона и заносила в свою памятную книжку малейшия изменения в общем положении отдельных созвездий, в состоянии барометра и колебаний магнитной стрелки. На своем наблюдательном посту Марѳа Петровна изобрела замечательно точные методы изследования, так что, как другие великие астрономы, могла предугадывать события и даже предчувствовать, чего астрономы еще не могут добиться. Так и в данном случае, для Марѳы Петровны было совершенно достаточно заметить, что в брагинском доме длились некоторые тревожные признаки, как она сейчас же решила, что там неладно. Опытный пчеловод по гуденью пчел узнаёт состояние улья. Эти признаки были следующие: в горнице Гордея Евстратыча но ночам горит огонь до второго и до третьяго часу, невестки о чем-то перешептываются и перебегают по комнатам без всякой видимой причины, наконец сама Татьяна Власьевна ходила к о. Крискенту, что Марѳа Петровна видела собственными глазами. Кажется, достаточно... -- В самом деле, не прихворнул ли у них кто?-- спрашивала во второй раз Пелагея Миневна, напрасно стараясь замаскировать свое неукротимое бабье любопытство равнодушным тоном. -- Нет, все здоровы, а только что-то неладно... Вон в горнице-то у Гордея Евстратыча до которой поры по ночам огонь светится. Потом сама-то старуха к отцу Крискенту ходила третьева-дни... -- Неужели?.. Как же это я-то ничего не заметила, Марѳа Петровна?.. В уме обе женщины сейчас же перебрали все подходящие мотивы, но ничего не обяснялось ими. Уж не сватают ли Нюшу, или, может, письмо откуда получили... Вообще это неожиданное открытие встревожило обеих женщин, и Марѳа Петровна сейчас после обеда, закинув какое-то заделье, отправилась сначала к Савиным, а потом к Колобовым. Эта наблюдательная и в сущности очень добрая особа работала на Пазухиных как мельничное колесо, но, когда на горизонте всплывало тревожившее ее облако, она бросала всякую работу, надевала на голову черную шерстяную шаль и отправлялась по гостям, где ей всегда были рады. Известный запас новостей мучил Марѳу Петровну, как мучит картежника каждый свободный рубль или как мучит нас самая маленькая песчинка, попавшая в глаз; эта девица не могла успокоиться и войти в свою рабочую колею до тех пор, пока не выбалтывала где-нибудь у Савиных или Колобовых решительно все, что у нея лежало на душе. "Пошла наша кума со сплетней, как курица с яйцом",-- подумала Пелагея Миневна про Марѳу Петровну, но сказать это вслух, конечно, побоялась. А Марѳа Петровна, торопливо переходя дорогу, думала о том, что авось она что-нибудь узнает у Савиных или Колобовых, а если от них ничего не выведает, тогда молено будет завернуть к Пятовым и даже к Шабалиным. Давно она у них не бывала и даже немножко сердилась, потому что ее не пригласили на капустник к Шабалиным. Ну, да уж как быть, на всякий чох не наздравствуешься. Савины жили в самом рынке, в каменном двухэтажном доме; второй этаж у них всегда стоял пустой, в качестве парадной половины "на случай гостей". Сами старики с женатым сыном жили в нижнем этаже, где летом было сыро, а зимой холодно. Крытый наглухо, по-раскольничьи, широкий двор и всегда запертыя на щеколду ворота савинскаго дома точно говорили о том, что в нем живут очень плотно. Старик Кондрат Гаврилыч немножко "скудался глазами" и редко куда выходил; всей торговлей заправлял женатый сын. Собственно из этой семьи славилась сама Савиха, или Матрена Ильинична, высокая дородная старуха, всегда щеголявшая в расшитой шелками и канителью кичке. Красавица была в свое время и великая щеголиха, а теперь пользовалась большой популярностью, как говоруха. Сама Марѳа Петровна побаивалась бойкой на язык Савихи и выучилась у ней многим ораторским приемам. -- Ах, кумушка, наконец-то завернула к нам,-- ласково встретила Матрена Ильинична гостью.-- А мы тут совсем мохом обросли без тебя... -- То-то, поди, соскучились?-- отшучивалась Марѳа Петровна, стараясь попасть в спокойно-добродушный тон важной старухи.-- Авдотья-то Кондратьевна давненько у вас была? -- На той неделе забегала под вечерок. Рубахи приходила кроить своему мужику. Дело-то непривычное, ну, и посумлевалась, как бы ошибочку не сделать, а то Татьяна-то Власьевна, пожалуй, осудит... А что? -- Да я так сказала... живем из окна в окно, а я что-то давно по видала Авдотьи-то Кондратьевны. Цветет она у вас, как мак, и Гордей-то Евстратыч не насмотрится на нее. Марѳа Петровна побоялась развязать язык перед Матреной Ильиничной, потому что старуха была нравная, с характером, да милую дочку Дунюшку недавно еще выдала в брагинский дом, пожалуй, неровен час, обидится чем-нибудь. -- А как Кондрат Гаврилыч?-- тараторила Марѳа Петровна, заминая разговор. -- Чего ему делается...-- нехотя ответила Матрена Ильинична.-- Работа у него больно невелика: с печи на палаты да с палатей на печь... А ты вот что, Лиса Патрикеевна, не заметай хвостом следов-то! -- Я ничего, Матрена Ильинична... ей-Богу... Я так сказала... -- Не заговаривай зубов-то, матушка, я немножко пораньше тебя родилась... Делать нечего, Марѳа Петровна разсказала все, что сама знала, и даже испугалась, потому что совсем перетревожила старуху, которая во всем этом "неладно" видела только одну свою ненаглядную Дунюшку, как бы ей чего не сделали в чужом дому, при чужом роде-племени. -- А я еще зайду к Колобовым, может, у них не узнаю ли что,-- успокаивала Марѳа Петровна:-- а от них, если ничего не узнаю, дойду до Пятовых... Там уж наверно все знают. Ѳеня-то Пятова с Нюшей Брагиной -- водой не разлить... -- Ох, боюсь я за Дуняшку-то свою,-- стонала Матрена Ильинична.-- Внове ея дело, долго ли до какой напасти. -- Так уж я зайду к вам, Матрена Ильинична, как пойду обратно, и все выложу, как на духу. -- Ну, ступай, ступай, таранта. Марѳа Петровна полетела в колобовский дом, который стоял на берегу реки, недалеко от господскаго дома, в котором жили Пятовы. По своей архитектуре он принадлежал к тем старинным деревянным постройкам, со светелками и переходами, какия сохранились только в лесистой северной полосе России и лишь отчасти на Урале. В колобовском доме могло поместиться свободно целых пять семейств, и кроме того в подвале была устроена довольно просторная моленная. Старики Колобовы были только наполовину единоверцами и при случае принимали австрийских попов, хотя и скрывали это от непосвященных. Самойла Михеич вел довольно большую железную торговлю; это был крепкий седой старик с большой лысой головой и серыми, светлыми, улыбавшимися глазами,-- Ариша унаследовала от отца его глаза. Жена Самойлы Михеича была как раз ему под стать, и старики жили как два голубя; Агнея Герасимовна славилась, как большая затейница на все руки, особенно когда случалось праздничное дело,-- она и стряпать первая, и гостей принимать, и первая хоровод заведет с молодыми, и даже скакала сорокой с малыми ребятишками, хотя самой было под шестьдесят лет. Вообще веселая была старушка, гостеприимная, ласковая. В большом колобовском доме со старинной вычурной мебелью и какими-то невероятными картинами в золоченых облупившихся рамах все чувствовали себя как-то особенно свободно, точно у себя дома. Марѳа Петровна особенно любила завернуть к Агнее Герасимовне и покалякать с ней от души; добрая, хлебосольная старушка не прочь была и посплетничать, хотя и сознавала, что это нехорошо. Да и как удержаться, когда подвернется такая сорока, как Марѳа Петровна. -- Милости прошу, Марѳа Петровна, давненько не видались,-- встретила свою гостью Агнея Герасимовна.-- Новенькаго чего нет ли? Больше нашего людей-то видите,-- продолжала хозяйка, вперед знавшая, что недаром гостья тащилась такую даль. Марѳа Петровна вылила свои наблюдения о брагинском доме, прибавив для краснаго с