— Si, падре, я хорошо умею читать. — Рафаэль весело взглянул на Аманду. — Возможно, если бы вы могли сказать мне, где найти дату венчания моих родителей, это могло бы помочь.
— Так почему бы тебе просто не спросить меня, а? Если это все, что ты хочешь узнать, то нет ничего проще. — Падре вытащил черную книжечку в кожаном переплете. Требник, предположил Рафаэль… и ошибся. Лизнув палец, пожилой священник перелистал страницы, сухие и шуршащие, как осенние листья. Что-то бормоча себе под нос, он наконец произнес: — У меня тут все записано, так что я не забуду. Так лучше, чем рассчитывать на все эти небрежные записи в судах и все такое. А, вот оно, видите? Луис Леон и Анжелика Бове… м-м… обвенчаны… По-моему, здесь написано «девятого декабря тысяча восемьсот тридцать восьмого года». Не могу сказать, чернила немного поблекли. Книжка как-то упала в воду, лет десять назад. — Старик захлопнул книгу и посмотрел на Рафаэля. — Молодой человек, с тобой все в порядке? Ты не собираешься отказаться от этой свадьбы? Объявление уже сделано и все прочее, так что это будет очень плохо с твоей стороны.
— Нет. — Рафаэль готов был расхохотаться, но ему удалось сохранить серьезное лицо. — У меня нет намерения отказаться от этого брака, падре.
— Уже испугался? — раздался голос, и в гостиную в шелесте атласных юбок и хрусте крахмальных кружев вплыла Франческа Чавес. — Я услышала, что вы собираетесь отступиться, дон Рафаэль?
Улыбаясь, Рафаэль посмотрел в глаза Аманде:
— Нет, сеньорита, вы не услышите от меня таких слов. Но Франческа уже повернулась к Аманде:
— Я забыла сказать, что Агнес дю Сальм шлет тебе наилучшие пожелания, Аманда, и надеется, что ты поймешь, почему она не может приехать.
— Конечно, я понимаю, — ответила Аманда, зная, что покинуть Мексику было единственным выходом для отважного принца и его жены. Возможно, где-нибудь в Европе жизнь окажется более благосклонна к ним и когда-нибудь они смогут снова посетить Соединенные Штаты. Получив приглашение Аманды, Франческа оставила Сан-Луис как могла быстро и привезла с собой массу новостей о событиях, произошедших после казни Максимилиана.
— Это ужасно, — вздыхая, призналась она Аманде, — но Хуарес не выдаст семье тело императора до тех пор, пока австрийский император официально не признает дона Бенито президентом мексиканской республики.
— Хуареса приводит в бешенство, когда американская пресса осуждает его действия, и он злится, читая в «Нью-Йорк трибюн», что Мексика обязана своей свободой Америке больше, чем кому бы то ни было, а Максимилиана расстреляли вопреки желанию американского народа. — Аманда печально покачала головой. — Жаль, что мало у кого есть такая же возможность взглянуть на эту войну с обеих сторон, какая была у меня. Ты знаешь, Франческа, я почти симпатизировала Максимилиану и Карлоте, но я видела и несправедливость по отношению к мексиканскому народу. Думаю, Хуарес будет хорошим правителем — ведь он всем сердцем стремится к процветанию страны.
— Si, так и есть, — согласилась Франческа, и они обе молча возблагодарили Бога за то, что война закончилась.
— Уже пора? — Рамон морщился, вытягивая шею в жестком непривычном воротнике крахмальной рубашки. Его волосы, как всегда непокорные, начали, несмотря на использованное им огромное количество масла, отделяться от головы и торчали, словно маленькие рожки; Рамон то и дело застенчиво приглаживал их рукой.
— Si, почти пора, — ответила ему Мария и торопливо вошла в гостиную. — Теперь нам нужно выйти наружу, падре, потому что клятвы должны быть произнесены под большим дубом рядом с домом.
Даже жара последних дней августа была приятной, потому что огненный шар солнца, поднимавшийся на востоке, улыбался земле мягче, чем в предшествующие недели. Под мелодию, которую нетвердой рукой наигрывала на старом клавесине младшая сестра Франчески, маленькая процессия вышла из дома и остановилась в пестрой тени громадного, поросшего мхом дуба. Мягкий бриз шептался с листьями, приподнимая кружевную вуаль Аманды, и серый мох, словно пряди ангельских волос свисающий с ветки, покачивался, щекоча щеку Стивена и заставляя его смеяться.
Одетая в кремовое платье, Аманда была очаровательной невестой, ее темные волосы лежали гладкими крыльями по обеим сторонам лица и собирались на затылке в пучок локонов. Она выглядела такой безмятежной, ее лицо светилось, словно у сошедшей с небес Мадонны; огромные, окаймленные густыми ресницами сапфировые глаза излучали из своих глубин любовь. А когда она поднимала глаза на Рафаэля, на его строгий, как у древней статуи, профиль, скользя взглядом по чистой линии его носа, губ и подбородка, внимание всех окружающих притягивалось к ним словно магнитом. Он такой высокий, стройный и темноволосый, и она такая изящная, хрупкая и очаровательная — просто глаз не отвести от этой пары.
Сидящий на руках Рамона Стивен от удовольствия захлопал своими пухленькими ладошками, когда отец Адольфо дребезжащим старческим голосом начал церемонию, произнося нараспев священные слова, которые навсегда свяжут Рафаэля и Аманду.
Слова, красивые слова, подумала Аманда, самые красивые из всех, что она слышала в своей жизни. Она никогда не забудет их. Любить, заботиться, почитать — Рафаэль поклялся делать все это, так же как и она. Любить его будет легко, и она так много месяцев мечтала заботиться о нем; но честь — это слово, которое она когда-то ненавидела, приобрело сейчас новое значение. Теперь она понимала больше, чем даже могла подумать. Это было важное слово, важное чувство, потому что оно оставляло им достоинство и гордость за себя самих и их любовь.
А потом, когда волшебный день повернул свое очарование к закату, Рафаэль подхватил ее на руки и понес в сторону от кипарисов и дома на холме.