тонкой бумаги, и молодые пихты заслоняют собой коричневые корчи пожара. Потребности отдыхающих-гуляющих направлены против искусства, таящегося в природе, причем успешно. Они в два счета сломали скамеечку, такую хорошенькую, которую мы с моим парнем соорудили. Эти летние туристы просто звери! Эти лыжные акробаты просто твари. На затопленные тропки наползают заросли диких побегов. Городские сидельцы. Киноманы. Театралы. Одни падают прямо в объятия сырых природных стихий, другим удается спрятаться. И тогда сидят они, не пытаясь рыпаться, под одеялом в крестьянском доме, из которого сами когда-то вышли. На террасах нынешних вилл уже и пятнышка не сыщешь. Здесь домик снимут, потом в другое место перекинутся. Им не приходится стучаться сначала в чужую дверь: господин наш, любезный приезжий, принесший нам благоденствие. На деревянную резьбу теперь никто тень не бросит. Никаких растений никто вблизи не разглядывает, потому что они никому не нравятся. Ни один минерал не перекочевывает с тропы в недра тирольской сумки. Ни один молоточек не обстукивает скальные породы. Слышен разве что стук складного ножа о перегородку хлева. Ни одно насекомое не отправится добровольно и радостно в стеклянную трубку с ядовитым газом. Один смотрит в трубку, у другого нет газа. Только электричество. Тогда не надо. Пожалуйста. Ни одна бабочка не проверяет, каков стеклянный аквариум изнутри. Капустниц ловят, а они ускользают между пальцами. При выборе профессии молодой человек последовал своей редкой склонности: работа с лесом. Не смотреть на солнце слишком долго. Умирающая от рака сестра помимо всего прочего уже давно страдает снежной слепотой. Ее особая примета: черные очки, даже дома, на кушетке. Грибы — в мешок. Ничто не побуждает его изучать что-либо вблизи, во всех подробностях. Никаких правил обращения с природой для него не существует, из природы черпаешь, сколько тебе надо, полной мерой. Ужасные законы тяготения опрокидывают деревья на людей. Бешеные лисы выпрыгивают прямо на тебя. Дайте ружье, пожалуйста. Громкий стрекот мотоциклов и мотокосилок царит над всем. Женщины в нарядах из синтетики радостно хорохорятся перед собственной природой, у которой они отнимают деньги. Их мужья с отупелой озадаченностью отрывают взгляд от мотопилы. Они лишь отчасти причастны. Неистово рвется с цепи собака у входа в его дом. Он отказывает в экскурсии по окрестностям туристу, который готов заплатить. Блеет какой-то рожок. От взрыва гребни гор идут волнами. С помощью купленных ими механизмов карлики этой местности приковывают природу к себе. Струи собачьей мочи льются на свинцовые травы газона. Дети нынче выглядят совсем бледными. Они едят то, что выросло у них в отравленном палисаднике. И даже почти не моют. Они копят на машину. Машина их ни от чего не избавит. Мужчина вальяжно садится в машину и едет поразвлечься на курорт в Тобельбад, а возвращается уже не с пустыми руками — со свеженькой уроженкой Филлаха на заднем сиденье. Она прекрасно заменит мне насквозь проросшую раком жену. Нет ли у этой природы в запасе охранника с законченным специальным образованием? А деревья все равно валятся. Природа стала для меня кредитором, ничто в ней не указывает на нечто определенное. В природе все сумасбродно. Нет никаких закономерностей и уж точно — никакого милосердия. Состязание туристских приютов разной категории исчерпало себя. Со свистом дышит изможденная крестьянка, она уходит от борьбы, опускаясь на холодные как лед подушки перед телевизором. Она умирает неохотно. Она тоже хочет быть молодой. Она пугается плесени на каменной стене. Всё на свете хоть что-нибудь да пачкает. Сестра уже какает под себя, лежа на смертном одре. Ее жадные до кубков отпрыски озадаченно перестилают металлическую простыню. Коричневатый запах струится вверх. Самостоятельно избранная профессия не оправдывает себя. Ты либо умеешь это делать, либо нет. Кухонный календарь зовет вдаль: виды города Вены, приезжайте и посетите ее поскорее — автобусом или на поезде. Сияет голубой небесный свод, винтики твоего тела трутся об него. Все платили охранную пошлину в пользу Красного Креста, которая предназначена для помощи беднейшим из обездоленных. Работа короеда совершенно излишня, и природа легко может без нее обойтись. У старших лесничих просторные дома наподобие крестьянских, и они принимают гостей как следует. Арендатор охотничьих угодий вместе со своими гостями стреляет по мишеням. Арендатор — единственный человек в деревне, который является крупным немецким промышленником. Когда-то он владел универмагами, но распродал их все по дешевке. Никто из местных не продал бы по дешевке универмаг, если бы он у него был. Каждый надеется когда-нибудь удостоиться чести заиметь свой универмаг. Моя жена раньше работала в универмаге продавщицей. Там она познакомилась с лесником и с искусством любить его. А это — область, полная труда и мук. Сквозь густые травы смерть с грохотом настигает оленя, вырванного из жизни услужливыми руками. Исследователи жизни животных пока ого-го как далеко. Охотник ставит всем по шкалику шнапса, и транспортировка оленя, подстегнутая напитком, совершается резво — по горам, по долам. Если у оленя есть рога, ценность его возрастает. Мясо оленя — вполне приличный животный продукт. А мы уж лучше будем придерживаться этики с эстетикой. Мясо оленя принадлежит тем, кто это мясо несет, кто носит при этом рабочий комбинезон. Неважно, кто ты есть, достаточно просто присутствовать, будь ты лесоруб или же просто нести оленя помогал — пара килограммчиков мяса тебе обеспечена. Это же считай даром. Каждый берет, сколько унесет. Старший лесник говорит, кому где в лесу встать, и прислушивается: началась ли у оленя течка. Прочие его подручные, вооружившись своими орудиями, в данном случае грузовыми транспортными орудиями, заключают природу в кольцо, не полностью, с пробелами. Свет меркнет в отдельных отсеках природы. Шурин вместе с девкой из Филлаха вот уже в который раз с хохотом проезжает на своем «опель-кадете» по засыпанной гравием дороге. Весь Филлах, как ослепленный, зажмуривается перед этой женщиной в дралоновом платье, которая живет во грехе с женатиком, — как гордо, как мускулисто пружинит под нею новый автомобиль! Какой прекрасной придорожной торговкой она могла бы стать — да и стала! Приезжие охотники стреляют по мишеням. Восторженный трепет всякой твари, будь то человек или зверь, тяжко навис над местностью. Муниципальный служащий и карнавальная особа из Филлаха едут, отрешившись от действительности и от ее позорной природы, и, словно в насмешкуу, проезжают мимо стрелков по мишеням. Заговорить с ними никто не пытается, там идет оживленное обсуждение выкорчевывания и восстановление лесов на землях собственника миллионера. Шурин расслабленно едет домой, чтобы измерить степень близости его жены к могиле, ему надо знать, какой величины гроб заказывать. Жаркая смола сочится из раковых ран этой женщины, и она больше не может исполнять должность домохозяйки, доставшуюся ей по наследству. Грубый воск любви склеил воедино жительницу Филлаха и служащего общины. Черепашьим темпом «опель» вместе с шурином и его любовью по причине возможных сплетен уезжает прочь. Шурин робеет. Особа из Филлаха глазеет. Кто-то раздвигает занавески. Мужчины ссылаются на природу, пока завтрашний результат не станет ясен из телепередач. Деревья испуганы, дикие животные жмутся к ним своими тельцами. Король универмагов в темпе организует спортивную гонку за дичью, транспортировку дичи, скоро со свистом понесется оленья упряжка! Останки зверья, волочась по земле, вырывают камни из тела этого зверя по имени родина. Немедленно появляются добровольцы. Нежные муки альпийского фена доставляют умирающей дополнительные неприятности. Да и мужу ее придется как следует повозиться с оленем. В саду старшего лесничего сливы, лопаясь, выскакивают из своей шкурки. Никого это не заботит. У этих фруктов такая тонкая кожица, все содержимое само выскальзывает. В безумном ослеплении форель сама выбрасывается на камни. Завтра мы все вместе едем в императорский охотничий замок, подручные вяло передвигаются в своих языческих традиционных костюмах (даже пуговицы сделаны из костей мертвых зверей), студенисто тащатся прочь — грандиозно, утопленники в раздутых одеждах. Они пухнут на глазах. Перевозка оленя — это затраты на кожаные штаны, на рукава традиционной тужурки, да и за подошвы башмаков заплатить придется. Подручные медленно плывут прямо под поверхностью природы, плавно колышутся волосы, рыбы деловито добывают себе пропитание в их глазницах. Никто из них не знает названий этой лесной экзотики, что находится в собственности старшего лесничего. Их имен ведь тоже никто не знает. А старший лесничий частенько ею вволю лакомится. Лакомится частенько и вволю. Миллионер не понимает, что он ест, когда его вдруг одолевает охотничий священный трепет. Всю бухгалтерию насчет живности для пропитания лесничий ведет лично. Кое-что выращивается для отстрела, например фазаны. Горы и долы растят избыток всего живого, возвращать популяцию в разумные пределы приходится с помощью отстрела. Насчет погоды на завтра я полон оптимизма. Оленьи помощники, свежеватели оленя, рубщики оленины задаются вопросом, когда им снова доведется посидеть в пивной. Черви и личинки сидят наготове в туловище большого зверя, словно они только этого и ждали. Кровь уже устала течь из раны от выстрела. Помощников-загонщиков ожидает ужас старческой беспомощности (им-то никто не окажет любезность и не пустит в них пулю до срока, выводя их из обращения), а от ужасов леса они занавесились окровавленными платками, уж постарались: занавесим окна-двери, не страшны лесные звери. Так что лес остался снаружи. Подсобные рабочие стоят с пилами наготове. Грохочет гравий на осыпях, вспениваются мелкие камешки. Земля вздыбливается перед смертельными стволами, которые направлены на нее. Земля вздрагивает и совершает еще разные резкие движения, но она под прицелом. На коньках крыш сидят деликатесы в виде птичьих тел, вроде бекасов и куропаток. Всех их лишили теплой клетки. Ружье решительно выдвигается вперед, охотник позади него. Медленно струится сквозь ночь белое сало — столь податлива может быть природа, когда стемнеет. «Опель-кадет» газует перед домом старшего лесничего. Женщина из Филлаха перепоручила свой придорожный табачный ларек в чужие руки, пока сама здесь предается любви, и теперь ни Филлах, ни финансовая выгода от ларька не покрывают сеткой морщин ее лоб — вдребезги разбилась забота. Жена еще жива, но по краям она уже умирает. Поцелуй смерти с портфелем в руках стоит перед частным домом, который так и просится в руки женщине из Филлаха. Смертельная боль, невзирая на личности, вытягивает кишки из коровы, которая неудачно отелилась. Король универмагов между делом беседует с кем-то как с равным себе, это дается ему легко, он тратит на такое общение не больше усилий, чем на уход за собственными ногтями. В его сердце есть место лишь для немногих. К кассе его сердца стоит очередь со вчерашнего утра. Надеются, что его взгляд, словно солнце, упадет и на них. Я тоже люблю пострелять, но только из фотоавтомата, говорит его жена. Некто, представляющий местную прессу (которая уже довела его до полного озверения — столько несчастных случаев со смертельным исходом довелось ему наблюдать), по-рабочему одетый, подобострастно кивает. Жена короля универмагов что-то коротко произносит. А ведь кое-кто мечтает увидеть вас в бикини, шутит он. Миллионер-охотник со звяканьем вынимает приготовленное спиртное. Лесорубы с благодарностью принимают из его рук этот ответственный напиток. Мертвая шерсть оленя, мертвая шкура косули. Уверенно и ловко идут они по бушующей местности. Содрогаясь, опустошаются вершины гор; лесорубы, обнимая свою звериную добычу, кубарем скатываются со скал, с вершин, с хребтов вниз, в долину. В смертный час стискивают они в объятиях сочный кусок добычи, который хотят принести жене. Кожа у них испачкана кровью. Жена короля универмагов красит губы — верхнюю и нижнюю. Старший лесничий подставил ей зеркальце. Мистерия под названием жизнь, как выразился кто-то по телевизору, не занимает никого, кроме брызжущей слюной банды ряженых охотников. Недалеко от того места, где они находятся, с шумом бежит по своему руслу горный ручей. Мягко опускаются звери по ту сторону ледниковых струй, гордо пружинят шеи, красиво подскакивает вымя. Ничто не украшает больше их головы. Раскаляясь добела, впиваются пилы в стволы деревьев, впиваются в кости. Спиливают с головы рога. По капельке сочится молочное дыхание коровы, она щедро дает нам то, что мы хотим. Отставания в лесничестве необходимо избежать. Кое-кто, рассуждая о растениях и животных, не подумав, считает, что одно компенсирует другое. Одно вредит другому, но и то и другое нам жизненно необходимо! Если бы у нас не было ни того ни другого, нас и самих-то давно бы тоже не было. Клокочущая смола струится из ран дерева. Охотники нерешительно тычутся в лесной бульон. Деревья отражаются в смолистом озере, наблюдатель встает и уходит, потому что слишком уж долго ничего не происходит. Ведь природа по большей части находится в покое, потому что ей хочется отдохнуть. Напившись и покачивая разгоряченными тенями, охотники избивают друг друга. Подручные, простые крестьянские парни, противозаконно сбившись в кучу, пытаются совместить направление просеки и заряда. Ведь их пригласили на простое угощение! Ни одна душа не записалась дважды на ознакомительную экскурсию по этой местности, за которую отвечает священник. Горные козы часто болеют. Чесотка и гнойные раны, повальные эпидемии и потери от инфекций. Какая замечательная причина все новых отстрелов для искусника в кожаных штанах! Уменьшением поголовья займется хладнокровный клюв хищного стервятника. Никто не виноват, бесправный человек и подавно. Молодой лесоруб знает, как распадаются кости, по опыту собственной боли. Он так и говорит. Знает боль сестры в качестве наглядного материала чужой боли. Знает воспаление легких, от которого никто не в восторге. И ноги, и руки он себе уже обжигал. Он ведь тоже всего только человек. Иногда кости ломаются, размолотые челюстями собак. Разъяренные лисы в своей гигантской разветвленной системе нор — вы бы только видели! Жительница гор (Да-да, именно вы! Такая женщина, как я, ура! Да, подойдите сюда!) шагает по снегу. Госпожа королева универмагов придирчиво рассматривает себя, потому что из колодца ее тела бурно бьет беловатый фонтан. На шее у нее висит некий аппарат. Аппарат не есть часть ее тела, он болтается на шнурке. По стопочке шнапса всему этому множеству взрослых и детям тоже. Они вдохновенно опрокидывают шнапс внутрь, за обе щеки уплетают деревенские и охотничьи колбаски, припасенные на этот случай. Потолок хозяйского дома опускается на них, кое-кто не успевает вовремя выползти из-под него и выбирается наружу сплющенным, как ноготь. Подождите, ну совсем чуть-чуть, моя сестра как раз сейчас умирает. Эти охлаждающие компрессы имеют определенное предназначение, они для определенных мест. Крестьяне с дополнительными источниками доходов (доходы не удваивают существования, а делают его вполовину меньше!), пунцовые от смущения, выскребают ковер в доме старшего лесничего — до основания, до дыр — и смываются, внутри остается приезжий гость, снаружи — загонщики и загоняемые. Спусковые крючки у охотников погружаются в болотную жижу, без жертв не обойдется. Молодой человек поднимается по тропе на цыпочках, у него настоящее духовое ружье. Это его ружье, и он им воспользуется. Со слабым щелчком разряжается этот атрибут властителя. Пара лисиц, уже обросшая хорошим мехом, так и крутилась в этом году прямо под носом в осеннем предрассветном сумраке. Их шкурки — прекрасное украшение его жилья, подтверждение его высокого охотничьего мастерства. Жена и дети, которые теперь обретаются где-то в тирольских краях, а тогда были еще здесь, сбились в угрюмую кучку, стремясь как можно слабее обозначить перед отцом свое невыразительное присутствие. Это моя личная охотничья комната, грозно заявляет отец своим дрожащим отпрыскам. И никто из вас ничего здесь не потерял! Мертвые тела лисиц плюхаются на пол, когда жена ножом снимает с них их праздничный сельский наряд. Потом шкурки вывешивают на стену в качестве украшения. Пластиковую упаковку от игрушечных тракторов, кукольные коляски, кукольные наряды — немедленно и решительно вон! Самая большая комната в доме с помощью подзатыльников и тычков очищается от этой манной каши детских пустяков. А жене надлежит только обтирать пыль и сохранять всё в надлежащем виде. На полке — максимально полная библиотека любви. Оттуда струятся заманчивые испарения. Он — любитель нижней части женского тела, это уж точно! Он знает, как избежать вопля женского зачатия. Он прочел об этом в соответствующей книге. Он внимательно разглядывает иллюстрации. Постоянно находясь бок о бок с охотой, он превратился в настоящего кабана, даже на людях, в пр