Солнце и не заглядывало сюда, не желая просачиваться сквозь густой слой грязных, застывших облаков, из которых никогда не прольётся ни капли дождя. Лишь изредка – перед самым закатом и на рассвете – его косые лучи тускло высвечивали мрачную гравюру проклятого края, позабытого богами и людьми.
Чёрный лес недаром называли Мёртвым. Здесь некому было нарушать зловещую тишину скрипом или шумом. Даже всемогущий Леший смог явиться лишь на его, так называемой опушке, где робко зеленели случайные жидкие травинки. И дальше двигаться пешим ходом, рискуя каждый миг провалиться в зыбучую пыльную бездну, жаждущую впитать чужака. Сравнять его со своей привычной неподвижностью. Поглотить мёртвым безмолвием.
Мучительно густой и пыльный воздух сжимался удавкой вокруг горла, а день смешивался с ночью. Будучи воплощением всего живого, самой силой природы, Лѝхард задыхался в нестерпимо удушливой мгле, но упрямо шёл дальше. Часами. Днями. Быть может, неделями.
Наконец, его затуманенному взору открылась относительно свободная от сумрака пустошь. Замедлив шаги и прогоняя настойчивые сигналы сознания об опасности, он ступил на влажную землю, над которой вились лохмотья зеленоватого, источавшего зловоние тумана.
Перед ним находилась укрытая прогнившим мхом избушка с маслянистыми вязкими стенами и заплывшими желеобразным смальцем окнами. Преодолевая отвращение, он шагнул на ступеньки и коснулся низкой, склизкой двери.
Сквозь открытую створку в темную избу проникла полоса тусклого красноватого света заходящего солнца, и Лѝхард попытался сориентироваться в полутьме. На полатях заворошилась куча какого-то тряпья, и оттуда появилась отвратительного вида образина. Два желтых огонька сверкнули там, где у образины предположительно находились глаза.
– Здравствуй, Ядвига, – приветствовал её Леший.
Баба Яга сощурилась. Нос размером с хороший огурец заворочался вокруг своей оси, стараясь уловить запах гостя, а серые морщинистые щеки задрожали в предвкушении:
– Здравствуй, касатик, – проскрипела Яга. Рот её растянулся в ехидной улыбке, обнажив неожиданно ровный, хоть и болотного цвета ряд зубов. Она силилась рассмотреть контуры посетителя из потёмок, – Сто лет русского духу было слыхом не слыхать, видом не видать, а нынче…
Внезапно взор Ядвиги упал на пояс с Лунницей, и желчная улыбка сползла с её лица. Длинный бородавчатый подбородок гневно задрожал:
– Ты?! – она со скрипом села на полатях, – Какого Лешего?.. – и осеклась, осознав нелепость собственных слов, – Чего припёрся, пень корявый?
– Мне нужна твоя помощь. – смиренно опустил глаза Лѝхард. Он изначально решил – выдержит всё, чтобы найти ответы на свои вопросы.
– Я никому не помогаю! – хрипло расхохоталась Яга, – А на обед ты не годишься, стоеросовый. Убирайся, откуда пришел!
Лѝхард подошел к печи и протянул матери руку, чтобы помочь слезть. Яга зыркнула на него ненавидящими глазами и слезла сама, кряхтя и отдуваясь.
– Нахватался манер! – она снова бросила на перевязь взор, полный отвращения, – Чего напялил эту дрянь? Думаешь, красивше станешь, деревяшка?
– Ты знаешь, для чего она нужна, – спокойно ответил Лѝхард, – Думаю, на всём свете только тебе известно, как действует Лунница. На самом деле.
– Мавки знают, – Яга скривилась в отвратительной гримасе, – Они мастерили, они и знают.
Мерзко захихикав себе под нос, она со скрипом нагнулась, пошарив где-то под сундуком, и достала черную, длинную курительную трубку.
– Поэтому ты извела всех Мавок в своём лесу?
– Эти хохотухи бессловесные… – Яга снова скривила и так скособоченную физиономию, – Не стали бы тебе помогать.
"Мудрость Мавок не в словах", – хотел ответить Лѝхард, но не рискуя ещё больше разозлить ведьму, нахмурился.
– Я чувствую, – мрачно проговорил он, – Несмотря на то, что ношу оберег…
– Я знаю, что ты чувствуешь! – грубо перебила его старуха. Смела ладонью сухие коричневые листья со стола и корявым пальцем набила чубук.
– Это было бы полбеды, – настойчиво продолжил Леший, – Она чувствует то же самое.
Яга голыми пальцами выковыряла из печи уголёк и разожгла трубку, пристально разглядывая сына. А Лѝхард внезапно вспомнил, что какой бы старой не выглядела мать, она ровесница Властелины.
– Мои условия ты знаешь, – старуха уселась в некое подобие разваленной качалки возле печи и глубоко затянулась. Воздух наполнился смрадным и едким дымом, – Три задания. Выполнишь, и я расскажу тебе то, что ты хочешь. Но не надейся, что я буду к тебе снисходительной…
Приступ омерзительного кашля сотряс старуху. В Лѝхарда полетели капли слюны и вонючей слизи, однако он даже не вздрогнул.
– … потому что ты, якобы, мой сын, – проскрежетала она, уняв кашель, – Наоборот. Не выношу Леших!
Снова затянувшись, она блаженно закрыла глаза, будто в предвкушении сладкой мести:
– Для начала сними эту дрянь! – Баба Яга размазала слюни рукавом по лицу и кивнула на оберег, – Здесь она тебе не понадобится.
– Не могу, – произнёс Лѝхард, почти умоляя. Этого он боялся больше всего, – Когда я снимаю его…
– … не можешь контролировать себя? – мерзко закхекав, Яга понимающе кивнула, наслаждаясь его мольбой, – Боишься, что она позовёт?
– Боюсь ей навредить, – глухо ответил Лѝхард, глядя прямо в ядовито-желтые глаза матери.
– Здесь ты её не услышишь, – оскалила Яга зеленые зубы и откинулась на спинку качалки, – Слишком далеко!
Драный подол её лохмотьев разошелся, и взгляду Лѝхарда предстало не покрытое плотью костяное колено.
– Это непременное условие, – не пытаясь прикрыться, заявила ведьма, – Не снимешь оберег – скатертью дорога!
Лѝхард раздумывал мгновение, затем снял Лунницу и протянул Ядвиге.
– Вот и ладненько, – старуха грязной рукой скомкала пояс и засунула куда-то внутрь своих лохмотьев, – Завтра утром начнём. Если захочешь. А сейчас ступай на лавку – спать. Недосуг мне с тобой болтать – меня дела ждут.
С этими словами Баба Яга выкорчевала из-за печи ступу. С неожиданной ловкостью запрыгнув в неё, она с шумом и свистом вылетела через печную трубу в ночь.