– С ней что-то случилось? – спросила Элизабет.
– Полагаю, она хочет о чём-то поговорить с вами и Норбриджем, – ответил Джексон. – Как я понял, ей как будто бы стало лучше. Будем надеяться, что она встаёт на ноги.
Эта новость поразила Элизабет – и очень обрадовала.
– Это здорово. – Она поглядела на часы. – Непременно встречусь с Норбриджем в четыре.
– Конечно, – сказал Джексон. Он кивнул, повернулся к стойке регистрации, за которой Сэмпсон просматривал какие-то бумаги, и направился к нему. – Не сутультесь, сэр, – окликнул Джексон. – Это вредно для спины и для позвоночника. Выпрямьтесь! Выпрямьтесь!
Элизабет собиралась уже подниматься по лестнице, когда её взгляд снова упал на пазл и она осознала, что чувствует необъяснимую тягу продолжить его собирать. Она посмотрела на буквы – на неизвестном ей языке – над дверями монастыря на картинке. Мистер Веллингтон как-то сказал ей, что они означают слово «Вера», и Элизабет это знание здорово грело душу. Она коснулась слова пальцем, проводя линию, как будто расправляла смятую бумагу, а потом поднесла палец к свитеру, ровно над тем местом, где висел медальон с тем же самым словом, но на английском.
По её телу пробежал холодок – нечто напоминающее ощущение, но странно холоднее и острее. Не успела Элизабет понять, что делает, как её рука потянулась к одному фрагменту пазла – невнятному кусочку синего неба. Девочка оглянулась через плечо – не смотрят ли на неё Джексон, или Сэмпсон, или кто ещё, – а когда убедилась, что за ней не подглядывают, сунула фрагмент в карман, глубоко вдохнула и зашагала к лестнице прочь из фойе.
Она украла одну из тридцати пяти тысяч деталей пазла мистера Веллингтона и мистера Рахпута.
Глава четвёртая. В снежном кружеве стираются все образы
Элизабет жила на третьем этаже, в комнате номер 301, и здесь было настолько ярко и жизнерадостно, насколько в её спальне в убогом Дрирском домишке у тёти и дяди было мрачно и уныло. Если вы когда-нибудь задумывались, каково это – жить в номере отеля, где всё свежо и прибрано, но в то же время где есть и ваши собственные вещи – книги на огромной дубовой полке, одежда в комоде из вишнёвого дерева, постеры (хаски в упряжке, молодой Артур, вытаскивающий Экскалибур из камня, обложка «Короля воров», утконос из третьей части фильма «Война коров») на стене и свисающие с потолка безделушки, флажки и гирлянды – то вы примерно представляете, как было у Элизабет в комнате. Она её обожала. И временами не могла поверить, что всё это принадлежит ей.
Больше всего она любила сидеть на диване, включив лампу с абажуром из цветного стекла, и читать часами напролёт. Если распахнуть занавески на окне, через которое виднелись снежное небо и озеро Луны, а за ним – горы, было ещё лучше, хотя вечерняя тьма с полумесяцем тоже хороша. Почти так же сильно, как отдыхать на диване с книжкой, Элизабет любила сидеть за письменным столиком у кровати и работать над школьными заданиями, или рисовать картинки, или добавлять пункты в списки, которые она вела в блокноте (самые последние: «Причины, По Которым Хевенвортская Академия Лучше Дрирской Средней Школы», «Лучшие Лекции В «Зимнем доме» За Этот Год», «Песни, Которые Я Хочу Сыграть На Гитаре, Когда Научусь Играть На Гитаре» и «Татуировки, Которые Я Никогда Бы Не Сделала, Хотя Я Всё Равно Скорее Всего Никогда Не Сделаю Татуировку»). За столом ей было легко и просто сосредоточиться – не то что в комнате в Дрире, где от задания по математике её то и дело отвлекал то рёв тётиных телепрограмм (больше всего тётя обожала «Аварии, снятые на камеру» и «Давайте посмеёмся над другими людьми»), то пространные дядины жалобы на работу. Жизнь в номере 301 походила на сбывшуюся мечту.
Однако в этот день, закрыв за собой дверь и сняв лыжный костюм, Элизабет раздумывала над несколькими вещами, которых три часа назад в её голове не было и в помине: увиденное у жутковатой заваленной шахты, странное поведение собирателей пазла, состояние Ланы и – самое недавнее – причины, по которым она стащила фрагмент пазла из фойе. Она достала деревянную детальку из кармана, положила на стол и стала разглядывать: синяя, с изгибами и выемками, как у любого другого кусочка. Совершенно обыкновенная. А вот что было не так обыкновенно, подумала Элизабет, так это то, как сложно ей было покинуть фойе – девочка списала это на терзавшее её чувство вины, однако кроме него она ощущала какое-то сопротивление, как будто что-то притягивало её назад к столу.
«Скоро я его верну», – подумала она, игнорируя вопрос, что, собственно, вообще подвигло её взять фрагмент. Элизабет сунула его в верхний ящик стола, быстренько приняла душ, а потом села и занялась своим любимым субботним делом: открыла новенький ноутбук, который купил ей Норбридж (и которым она разрешала себе пользоваться не более получаса в день три раза в неделю), и принялась читать эмейлы, которые отправил ей её лучший друг, Фредди Нок.