Я упросил Снейпа позволить мне, как совершенно необыкновенному студенту, заниматься по индивидуальной программе. Обычно, когда слышишь "индивидуальная программа обучения", видится этакая обширная библиотека знаний, зубодробительные формулы, ученые мужи, двигающие науку вперед… В моем случае это означало программу для дебилов. Я варил простейший рецепт — зелье от фурункулов. Пытался варить. Только его. На уроках. На отработках. Иногда забегал на переменах и в перерывах между занятиями. Приспособил пустующий класс под зельеварню и спустил остатки денег на реагенты.
Надо мной смеялись. Я отшучивался и продолжал работать. Перестали — продолжал. Даже Малфой устал меня подкалывать, а я все продолжал и продолжал накапливать негативную статистику и проводить работу над ошибками. В общей сложности за эти полтора месяца я сделал около пяти сотен попыток, и ни разу зелье не получилось.
Собранные результаты я обработал и свел в итоговую таблицу. Согласно ей причинами провалов являлись:
— В десяти процентах случаев — чужие шутки. Поначалу мне спецом что-то подбрасывали в котел, но вскоре детям это наскучило, в последнее время это были совершенно разовые случаи.
— В тридцати процентах — мои ошибки. С этим бороться оказалось проще простого. Я выучил процедуру варки зелья до полного автоматизма. Непонятно? До полного автоматизма, то есть в последнее время я варил его с закрытыми глазами.
— Двадцать процентов — Снейп. Тут все понятно. Присутствие стоящего над душой профессора зельеварения было… скажем мягко, тревожащим. Но преодолеть это оказалось очень просто, а на отработках и в пустом классе Снейп ко мне не подходил.
А вот две оставшиеся причины во всей своей красе проявились на последнем этапе, когда я смог свести к минимуму остальные. В последние дни именно они и обуславливали большинство моих провалов.
— В двадцати пяти процентах — случайности, зависящие от окружающих людей и предметов. Сюда входят и внезапно ворвавшийся в класс отработок Малфой, и плохие реагенты, и плохо горящий огонь, и упавшая со стены картина, на которую я как-то отвлекся (в частности поэтому я стал варить зелье вслепую).
— В пятнадцати процентах — случайности, зависящие от меня. А вот это самая интересная категория. Отработав процесс до полного автоматизма, я стал замечать, что меня как будто кто-то толкает под руку, когда я варю зелья. Причем это не глупые шуточки и не мои ошибки, а именно несчастливое стечение обстоятельств, виной которому мое тело. Выражалось это по-всякому: и зацепившаяся за рукав мантии игла (последние разы стал варить зелья полуголым, не на уроках конечно же), и упавший от моего пинка стол (котел переехал на пол), и сведенная внезапной судорогой рука (взяты зелья у Помфри) и так далее и тому подобное.
И в один из дней я получил, наконец, положительный результат. Правда, совсем не такой, какой хотел. Но форма этого результата настолько взорвала мне мозг, что пришлось поздно вечером идти к мастеру-зельевару Снейпу. Именно как мастеру-зельевару, а не профессору, декану или Снейпу.
Снейп, как обычно он это делал вечером, сидел в своем кабинете и проверял работы студентов.
— Что вам, мистер Крэбб? У вас вроде бы нет сегодня отработок.
— Простите, профессор. Но я добился прорыва! — и протянул Снейпу котел с получившимся составом.
Одного беглого презрительного взгляда ему хватило, чтобы правильно оценить качество принесенного в котелке варева.
— И эту бурду вы называете прорывом?
— Да, профессор. И если вы немного подождете, вы поймете, почему я это назвал прорывом. Не могли бы вы помочь мне немного?
— Вы с ума сошли, Крэбб!.. — но глядя в мои глаза, где не было ни тени улыбки, вздохнул и произнес: — Впрочем, если это позволит мне отвязаться от вас быстрее, почему бы и нет. Чего вы хотите?
— Освободить центр помещения. Запирающее на дверь в вашем исполнении. Щит вокруг меня, и ни в коем случае не отвлекать меня! Вопросы задавать потом, — тут, глядя на его лицо, перекосившееся злостью от моего требовательного голоса, я опомнился и жалостливо добавил: — Пожалуйста, профессор!