Жалею, что речь Гамова не была записана на пленку – стенографистов Гамов не терпел, а записывающие аппараты в тот день почему-то не задействовали. Союз с соседями нам невыгоден, говорил Гамов. Союзники слишком много требуют и слишком мало дают. Такие союзы – гиря на наших ногах. Но все изменится, когда они станут нашими врагами. Никто из них не нападет на нас, пока Кортезия не окажет им помощи. Но, как ни богата Кортезия, и ее ресурсы ограничены. Всего, что она предоставит им, она лишит свои армии. Она сможет усилить наших соседей лишь ценой собственного ослабления. Итак, превращение союзников во врагов какое-то время нам на руку.
– Очень короткое время, Гамов. Но потом война, пылающая на Западе, охватит нас пламенем со всех сторон!
– Любому военному удару наших теперешних союзников мы противопоставим убийственное оружие.
– Гамов, я хотел бы услышать название этого неизвестного мне сверхсекретного оружия.
– Ничего секретного. Оно называется Аркадий Гонсалес.
Все мы, конечно, удивились. Сам Гонсалес так вытаращил глаза, что на секунды превратился из писаного красавца в урода. Впрочем, он быстро успокоился и даже закивал, словно подтверждая, что именно он, Аркадий Гонсалес, министр Террора и председатель международной Акционерной компании Черного суда, является тем единственным оружием, которое способно привести забунтовавших союзников к смирению. А Гамов развивал свою новую идею:
– Мы разжигаем внутри страны частную войну против отдельных преступников, а не против государства, – резко от – В тот день, когда союзники объявят нам войну, мы провозгласим их военными преступниками. Черный суд вынесет заочно смертные приговоры за расширение войны их министрам, генералам, военным промышленникам, воинственным журналистам… И за исполнение приговоров назначим такую цену, что она захватит воображение и оправдает любой риск. Мы разожжем в любой стране пламя внутреннего истребления, пропитаем всех ужасом собственной гибели за любое пособничество войне. У нас ведь много сторонников.
– И бандитов, которые первые воспользуются заманчивыми наградами Черного суда? – иронически добавил Вудворт.
– Разве не об этом недавно писал Фагуста? – парировал Гамов. – Для войны против государства нужны армии, для частной войны – палачи. Не возражаю, чтобы палачи вербовались из бандитов. – Он помолчал и закончил: – Последние дни я детально знакомился с нашими союзниками. Середнячки, отравленные манией величия. Для них главное в мире – они сами. Гибель их армий для них куда меньше значит, чем угроза собственному благополучию. Они предадут свою армию, чтобы усилить личную защиту. И высосут из Кортезии в десятки раз больше соков, чем высасывают из нас.
Вудворт посмотрел на меня – надеялся на мою поддержку. А добряк Пустовойт изобразил на мясистом некрасивом лице такое страдание, словно на него самого уже повели возвещенную Гамовым безжалостную личную охоту.
– Если будет голосование, я – за, – сказал я.
– Перейдем к военным делам, – предложил Гамов. – Попрошу остаться Семипалова, Пеано, Прищепу, а также Вудворта.
Министр информации Омар Исиро перед уходом спросил, какая мера откровенности допустима для прессы и стерео.
– Никакой откровенности, – сказал Гамов. – Глухая информация: что-то обсуждали… Пусть фантазируют под свою ответственность.
Омар Исиро наклонил голову. Чувствую, что в моем повествовании о Гамове имеется важное упущение: я ничего не говорил о таком члене Ядра, как министр информации. Омар Исиро был незаметен. Невысок, молчалив, скромен, исполнителен – сколько ни пытаюсь вспомнить что-либо яркое, не вспоминается. Не знаю, за какие заслуги Гамов ввел его в Ядро, но на своем месте Омар Исиро был не хуже любого другого.
– Вудворт, говорили ли вы с Жаном Войтюком? – спросил Гамов, когда мы остались впятером.
– Говорил.
– О чем?
– Разные служебные неотложности. И о том, что Семипалов и Пеано разработали план большого наступления от Забона на запад вдоль побережья. И что направление удара меня беспокоит. Наши войска пройдут так близко от пока нейтральной Корины, что она может всполошиться. Узкий пролив, отделяющий северный Родер от Корины, – слишком ненадежная защита в случае осложнений. И что я уговаривал диктатора повременить с ударом, но он отказался. В общем, как мы с вами договорились, Гамов.
– Когда был разговор?
– Неделю назад.
– Докладывайте новости, – сказал Гамов Павлу Прищепе.
За последнюю неделю Войтюк встречался с двумя посторонними людьми. Первая встреча – с продавцом магазина, тот доставил провизию. Вторая встреча с Ширбаем Шаром сразу по приезде Ширбая. Встречи происходили при других лицах, разговоров наедине не было.
– Прямых свидетельств, что Войтюк передает секретные данные, стало быть, нет?
– Прямых нет. Косвенные абсолютны. На Западный фронт прилетел Фердинанд Ваксель, четырехзвездный генерал, заместитель главнокомандующего, то есть самого Амина Аментолы. И созвал командующих армиями и корпусами. О чем совещались, пока не знаю, но практические результаты уже известны. Кортезы поспешно усиливают свой северный фланг. В движение пришли огромные массы войск, дороги заполнены колоннами машин и людей. Видимо, кортезам стало известно о готовящемся здесь нашем наступлении, и они срочно организуют защиту.
– Если так, то подозрения против Войтюка обоснованы, – задумчиво произнес Гамов. – Семипалов, у вас такой вид, словно вы встревожены или недовольны.
Я ответил с намеренной резкостью:
– Вы правы, Гамов: я встревожен и недоволен. Встревожен тем, что кортезы усиливают свой северный фланг. И недоволен, что мы спровоцировали их на это.
– Но надо же было разгадать тайные функции Войтюка, – возразил Прищепа. – И вы сами согласились на передачу обманных сведений.
Прищепа не видел, что мы оплошали, а я уже понимал это. И даже подобие улыбки сползло со всегда улыбчивого лица Пеано, он тоже уловил опасность. Но Гамов был еще далек от правильного видения. Такие промахи с ним бывали редко, но все же бывали. Я постарался довести до него реальные возможности новых действий кортезов. Вокруг Забона оборона сильная, но не маневренная – крепости, мелкие узлы сопротивления. Натиск трех-четырех дивизий оборона выдержит. Но если враг бросит несколько корпусов? Он, конечно, скоро догадается, что испугавшая его информация лжива и наступления на севере мы не планируем. Не захочется ли ему тогда превратить свою ошибку в успех? Не ринется ли он всей своей массой на нашу оборону? Потерять второй центр страны – не слишком ли дорогая цена за разоблачение шпиона?