— Задумал, решился!.. Вы уверены, что разбираетесь в моих невысказанных намерениях?
— Уверены! — в один голос отозвались они втроем.
— Раз так, будем ждать завтрашнего дня, — сказал Гамов.
«Завтрашний день» растянулся на десять суток.
День за днем мы двигались в радостном марше по своей территории к Забону. Каждодневно возобновлялась одна и та же картина — тысячи встречающих на сельских дорогах и в городах, цветы, подарки и речи, речи, речи! Конечно, мы знали, что победы наши должны производить впечатление на фоне постоянных неудач. Знали, что стереопередачи чрезвычайно усиливают нашу известность, но даже Гамов, диктовавший содержание передач, не подозревал, что так быстро превратится из неизвестного полковника во всенародного героя.
До города Парку мы двигались по шоссе, из Парку шли железные дороги на Забон и на Адан. Здесь корпус должен был погрузиться в поезда: пустые составы уже стояли на всех путях. На вокзале ко мне кинулась жена. Ее сопровождал Джон Вудворт. Елена с рыданием обняла меня, прижалась лицом к груди. Я целовал ее щеки и глаза, не мог насмотреться. Она похудела и посерела, но была еще красивей, чем раньше, — так мне показалось. Допускаю, впрочем, что если бы она и подурнела, я бы этого не заметил — она всегда была для меня лучше всех женщин.
— Ты жив! Ты жив! — твердила она, не переставая плакать. — Я так боялась! Такие сражения!..
— Жив, даже не ранен! — Я протянул руку Вудворту. — Рад увидеться, Джон. Вас не попросили под конвоем в добровольцы?
До Вудворта шутки решительно не доходили.
— Я сам просился в добровольцы. Но отказали. Я теперь референт Маруцзяна по международным делам.
— Если бы не Джон, я бы не пробралась в Парку, — сказала Елена. — Сюда гражданских не пропускают. А я не могла дождаться тебя в Забоне. Джон выдал мне пропуск сюда.
— Я начальник эшелона, в котором вы поедете, — сказал Вудворт. — Вам с Еленой выделили отдельное купе. Вот ваш поезд. В салоне, наверно, уже собрались ваши офицеры. Когда поезд тронется, я тоже приду в салон.
Он чопорно поклонился и отошел. Мне не понравилось, что он назвал Елену так по-приятельски — по имени.
— Ты подружилась с Джоном, Елена? И, кажется, увлеклась?
— Глупый! Я увлеклась в своей жизни однажды — и, боюсь, навсегда! Тобой увлеклась, дружище! Тобой одним! Ты и он — разве вас можно сравнивать?
— А что? Высокий, умный, красивый!..
— Некрасивый! Аскет! И по внешности, и по натуре. Перестань ревновать, а то я рассержусь.
— Уже перестал. Не сердись. Идем в вагон.
В салоне сидели генерал Прищепа, Гамов, Павел, Пеано и Гонсалес. Я представил товарищам Елену. Все приветствовали ее, а Гамов вгляделся, словно старался открыть в ее лице что-то тайное — она покраснела от бесцеремонного взгляда, — потом сказал чрезмерно вежливым голосом:
— Очень рад познакомиться, Елена. Ваш муж никогда не говорил, что вы такая красивая.
— Он не замечает моей красоты. Мой муж реалист и никогда не видит того, чего нет.
— Отличное свойство! Но только в военном деле. Не дай бог видеть на поле боя то, чего там нет. Но для женщины нужна психологическая фантастика. Если женщине говорят, что она красива, она сразу становится красивой.
— Вы часто так говорите своей жене, полковник Гамов?
— Я не женат, Елена. Семья — нечто для меня недоступное.
В салон вошел Вудворт. Поезд погромыхивал на стыках рельс. За окном открывался унылый пейзаж, окрестности Парку никогда не радовали живописностью. Меня удивила малая скорость движения, я сказал об этом Вудворту. Он громко ответил, чтобы слышали все в салоне:
— Вы плохо представляете себе положение, Семипалов. Главное горючее, сгущенная вода, давно не поступает на транспорт. Локомотивы переоборудуются на старинное топливо — уголь и нефть.
— Кто вы сейчас, Вудворт? — со сдержанным недоброжелательством поинтересовался Гамов — он не забыл их резкого спора на «четверге» у Готлиба Бара.
— Я уже объяснил Семипалову мое положение. Я референт главы правительства по международным отношениям. В данный момент — командир эшелона, везущего вас с одним батальоном ваших войск в Забон. Остальными эшелонами командуют назначенные мной люди. А пришел к вам, чтобы сделать важное заявление. Но прежде попрошу посторонних лиц удалиться из салона.
Такое распоряжение могло относиться лишь к Елене, других посторонних лиц не было. Она сказала, что отдохнет в купе, и вышла.
— Полковник Гамов, я должен перед вами извиниться, — начал Вудворт в своей церемонной манере. — На вечере у нашего друга Готлиба Бара вы очень грубо отозвались о моем нынешнем шефе, лидере максималистов Артуре Маруцзяне. Я столь же грубо возражал вам. Ныне я работаю под его непосредственным началом и убедился, что вы были правы в своих негативных оценках.