Уже 18 мая 1804 года Сенат утвердил новую конституцию, в которой наряду с прочим было сказано следующее: «Управление Республикой возлагается на императора, который носит титул Императора французов». Вынесенная на третий плебисцит, она 6 ноября 1806 года получила более трех с половиной миллионов голосов «за» и прошла, будучи поддержанной подавляющим большинством французских граждан. Это позволило Наполеону с нескрываемой гордостью сказать: «Ни один монарх не был посажен на трон более легитимным путем, чем Наполеон. Гуго Капет получил трон из рук нескольких епископов и кучки влиятельных людей страны. Наполеону императорский трон был вручен волей всех граждан».
Но в мыслях Наполеон пошел еще дальше. Ему хотелось предстать перед европейскими самодержцами и своими верующими гражданами монархом старого стиля, и он считал, что для этого его императорский титул должен быть утвержден папским помазанием. При этом он настоял на том, чтобы папа для этой цели прибыл к нему в Париж. Местом для проведения церемонии коронации был избран старинный собор Парижской Богоматери. Папа Пий VII был вынужден согласиться, выставив при этом условие, чтобы чисто гражданский брак между Бонапартом и Жозефиной был освящен церковным венчанием, и лишь получив известие о том, что этот ритуал свершился, святой отец удовлетворенно сказал: «Отныне мы не будем более противиться коронации благородного императора».
2 декабря 1804 года состоялся грандиозный спектакль. Примерно через час после прибытия папы в собор там появились император с императрицей, сопровождаемые громом орудийного салюта. Император не позволил папе прикоснуться к короне и сам водрузил ее себе на голову. Затем император взял корону, предназначенную для императрицы, она преклонила колена, и он надел на нее корону. После этого он позволил Пию VII совершить помазание. Даже в этот торжественный час он сохранял спокойствие. По пути к праздничному столу он сказал Жозефине: «Слава богу, все это уже позади. По мне лучше провести день на поле битвы».
Несмотря на весь триумф этого дня, лицо Наполеона омрачала тень. Причина крылась опять же в ненасытной жажде славы и власти, о чем свидетельствует отчасти скептическое, отчасти патетическое замечание, адресованное близкому другу Декре: «Я слишком поздно пришел в этот мир, в нем больше нет места для великих дел… Согласен, я сделал прекрасную карьеру, но если сравнить с античностью! Возьмем хотя бы Александра! Завоевав Азию, он объявил себя сыном Юпитера, и весь Восток ему поверил — кроме его собственной матери, Аристотеля и пары афинских педантов. Ну а если я сегодня попробую объявить себя сыном вечного отца, стоит мне пойти в собор Парижской Богоматери, чтобы его поблагодарить за это, то любая рыбная торговка посмеется надо мной. Нынче народы стали хитрыми, и ничего великого совершить невозможно».
Эти слова, сказанные через несколько часов после коронации, еще раз свидетельствовали о том, что его безудержное стремление иметь больше, чем есть сейчас, никогда и ничем не сможет насытиться. С тех пор как он понял, что, совершая неординарные поступки и владея искусством повелевать, не так уж сложно внушить людям повиновение и преданность, он понял, что для сильного, а значит и для него самого, принципы Просвещения необязательны. О, как радовался бы он народовластию — все слабости демократических инстинктов были ему точно известны! Выбиться вперед, повсюду прославить свое имя, вписать золотом страницы в книгу истории — вот единственная жизненная цель и награда, достойная его. В эти дни ему представили на утверждение эскиз императорской печати, на котором был изображен покоящийся лев. Наполеон тут же перечеркнул рисунок и собственноручно написал на нем: «Летящий орел».
Час коронации императора стал часом окончательного и бесповоротного конца республики, и борцы за свободу идей один за другим начали открещиваться от своего идола. Не стал исключением и Людвиг ван Бетховен, который не замедлил отозвать посвящение «Героической симфонии» Бонапарту.
Но этой короны ему уже было мало. 17 марта 1805 года от Цизальпинской республики полупило предложение о присоединении Итальянского королевства к Французской империи. 26 мая в Миланском соборе, первый камень в фундамент которого заложил Галеас Висконти, он принял железную корону древних ломбардских королей, ту самую корону, которую некогда носил Карл Великий. Возложив на себя эту корону, он воскликнул: «Бог дал мне ее, и горе тому, кто к ней притронется!».
Император французов желал превратить Париж в центр Европы, следовательно, он должен сам перестроиться на монархический лад и соответствующим образом поставить свой двор. Как во времена Бурбонов, появилась масса придворных должностей, на обладателей которых были возложены самые разнообразные обязанности. В отношении государственных должностей также наметился переход к старорежимным обычаям. Старого поместного дворянства не стало, и он создает новое служилое народное дворянство, для чего в качестве первого шага был основан Почетный легион. Назначение семнадцати маршалов призвано было отметить тех генералов, чьи заслуги перед ним в предыдущих походах оказались наиболее весомыми. Вскоре он начал наделять членов своей семьи княжескими титулами и доходными должностями. Через пару лет вернутся и старые дворянские титулы вместе с их носителями. Эти люди понадобились при дворе для надзора и привития хороших манер, поскольку новое придворное общество состояло преимущественно из выскочек. Возврат титулов, однако, не сопровождался возвратом имений, налоговых привилегий и наследственных прав. Императрица Жозефина тратила на туалеты и украшения столько, сколько не снилось ее предшественницам-королевам, император же довольствовался скромным военным мундиром и лишь по самым торжественным поводам облачался в голубой фрак гвардейского гренадера. Однако он уделял большое внимание организации еженедельных воскресных церемоний, рассчитанных на то, чтобы поражать воображение собственных подданных и иностранных дипломатов. Воспоминания одного из маршалов дают основания утверждать, что эта цель была успешно достигнута: «Воскресенье, в Большой галерее все ожидают Его. Стоит раздаться возгласу «Император!» и мы бледнеем. Я знаю крепких парней, которые в эти моменты тряслись всем телом». Особенно поучительными «и для друзей, и для врагов» были Большие парады. Император принимал такой парад, сидя в седле. Войска проходили под грохот барабанов и звук фанфар, с развернутыми знаменами и штандартами, сверкая золотыми орлами и вызывая бурю воодушевления. Многие диктаторы уже нашего столетия хорошо понимали, как действуют такие шоу на массовое сознание, и прочно включали их в свой репертуар.