Описание этой сцены и другие подобные свидетельства Констана дали повод итальянскому психиатру Чезаре Ломброзо поставить Наполеону диагноз «эпилепсия». Для такого предположения, однако, нет никаких оснований. Легенда о том, что Наполеон страдал эпилепсией, ведет свое происхождение от Талейрана, который в своих мемуарах писал, что во время посещения Страсбурга в сентябре 1805 года в его присутствии у императора случился эпилептический припадок, во время которого он свалился на пол и целых 15 минут бился в судорогах. Поскольку, однако, отсутствуют какие-либо упоминания о прикусывании языка, появлении пены на губах и даже о потере сознания, то следует полагать, что в данном случае речь идет скорее всего не об эпилептическом припадке. Люди, принадлежавшие к непосредственному окружению императора, однозначно утверждали, что Наполеон никогда не страдал эпилепсией. По-видимому, Талейран стал свидетелем внезапного и очень сильного приступа желудочной колики, сопровождаемого судорожными явлениями и подобного описанному Констаном. В таких случаях Наполеон мог также прибегать к театральным эффектам, что вполне соответствовало чрезвычайно напряженному состоянию его нервной системы. Это состояние во многих случаях проявляло себя сопутствующими мышечными реакциями, что не укрылось от глаз близкого окружения императора. Бывало, что после многочасовой работы у него начинало подергиваться плечо — своего рода нервный тик, свидетельствующий о нервном перенапряжении. Точно также от глаз приближенных не ушло подрагивание икроножной мышцы под чулком — безошибочный предвестник близкого эмоционального взрыва.
Обед состоял из супа, трех мясных блюд (его любимым блюдом было куриное фрикасе — Poulet a la Marengo), двух видов овощей, кофе и вина Шамбертен. С течением лет это меню все более упрощалось и сокращалось. Наполеон считал еду не более, чем «заправкой рабочей машины топливом» и часто вообще не замечал, что ему подают. Мысли его были далеко, продолжалась непрерывная работа. Патологическая самоотдача в работе была причиной того, что часто он питался нерегулярно, пищу для него порой приходилось разогревать, хотя он не обращал внимания на подобные мелочи. Манеры поведения за столом волновали его столь же мало, сколь и меню. Он с удовольствием заменял вилку пальцами, и следы наскоро проглоченных блюд оставались не только на скатерти, но и на его одежде.
Также как к еде, относился он и к сексуальным потребностям. По мнению одного историка, «женщина была для него не более, чем средством для отдыха от работы». Ухаживание за женщиной он считал разбазариванием времени и сразу переходил прямо к делу. Саму идею общественного равноправия женщин он считал извращением: «Женщины — наша собственность… Мы владеем ими, подобно тому, как садовник владеет деревом, приносящим плод». Роль женщины он видел в том, чтобы быть высоконравственной верной супругой и многодетной матерью. Если учесть, что он к тому же считал, что со времен падения старого режима моральные устои французского народа укрепились, «французы стали строже смотреть на эти дела и не простят государю открытых интрижек и любовниц», то станет понятно, почему при его дворе действовал строгий официальный запрет на амурные дела с любовницами.
Но и в остальном придворная жизнь была суха, ее подавляли непредсказуемые вспышки гнева главы дома, Франц Херре вспоминает: «Франция не знала более неприветливого и скучного двора». Наиболее желанными его собеседниками были придворные живописцы вроде Жака Луи Давида и Франсуа Жерара. Он не жалел времени на беседы с ними и указания о том, как лучше изображать свою персону и свои подвиги. И от своих архитекторов он требовал построек в стиле классицизма, долженствующих придать его империи античное величие. И хотя он потихоньку полнел, вскоре его начали сравнивать с известными античными образами, несмотря на то, что его телосложение имело мало общего с античной статуей. Несмотря на то, что Наполеон и как военный, и как политик был неудержимым фантазером, все же он не решался, подобно римскому императору, сооружать монументальные строения. Этим он явно отличается от болезненной строительной мегаломании Гитлера Такого рода проекты он отвергал с резолюцией: «Избыточное честолюбие оставляет после себя недостроенные дворцы». Еще за год до его коронации возобновилась война с Англией, скорее военное положение, чем настоящая кампания, которая продолжалась вплоть до окончательного поражения Наполеона. Подобно тому, как это было перед египетской авантюрой, он перебирал в Булони все возможные способы высадки, но чуждая ему морская стихия рождала у него соображения, простительные скорее любителю, чем специалисту. Во время этих приготовлений случилось трагическое происшествие, весьма симптоматически пролившее трагический свет на его необузданную и тираническую сущность. Несмотря на надвигающийся шторм, он назначил парад флота, но адмирал отказался выполнить заданный маневр. Размахивая плетью, император прогнал адмирала с командного пункта и настоял на исполнении своего приказа. Двадцать кораблей перевернулись, двести матросов стали жертвой жестокой прихоти тирана, страдающего манией величия. На следующий день трупы прибило к берегам родины, как символ той цены, которую приходится платить за беспрекословное выполнение заносчивых и безответственных приказов.