Известно, что к моменту написания книги у Гитлера было очень мало друзей, и он практически не имел контактов с какими-либо семьями. Поэтому представляется почти невозможным, чтобы он мог стать свидетелем «сотен подобных сцен». Значительно ближе к истине будет предположить, что здесь он описал ситуации из собственного детства — слишком уж хорошо совпадает это описание с рассказами современников.
Пример Адольфа Гитлера является наглядной демонстрацией того, сколь ужасное влияние на развитие одаренного ребенка может оказать подобная обстановка в семье, которая являет собой выставочный образец тоталитарного режима во главе с единоличным жестоким диктатором в лице отца. Гитлер сам придерживался того мнения, что характер отца является фактором, накладывающим отпечаток на формирование структуры личности сына. Позже он констатировал, что важнейшей фазой формирования характера является тот возраст, «в котором первые впечатления проникают в сознание ребенка. Одаренные люди и в пожилом возрасте сохраняют следы воспоминаний об этом времени». С этой точки зрения развитие многих базовых свойств личности Гитлера представляется вполне понятным, хотя для Бредли Смита по-прежнему остается неясным, каким образом «изначальная слабость Гитлера превратилась в его силу, а романтическое бегство от мира трансформировалось в жажду власти и стремление к крайним решениям».
Согласно классическому психоанализу, это объясняется наличием эдипова конфликта. Система отношений, определяющая эдипов конфликт, строится здесь довольно просто, поскольку имеется и overprotective mother (сверхзащищающая мать), и жестокий «кастрирующий» отец. В подобную эдипову схему вполне вписывается отягощенное чувством вины стремление Гитлера к кровосмесительной связи с собственной матерью или к заменяющему ее объекту в лице племянницы Гели Раубаль. Норберт Бромберг исследует сексуальные извращения Гитлера, которые, однако, до сегодняшнего дня не имеют бесспорного документального подтверждения. Если допустить существование этих фактов, то их также можно объяснить страхом перед кастрацией и ранним сексуальным перевозбуждением за счет тесной связи с матерью. Однако прежде всего подобный подход позволяет понять чудовищную агрессивность Гитлера, коренящуюся в раннем опыте общения с жестоким «кастрирующим» отцом, следствием чего явилось неисчезающее стремление скомпенсировать внутреннюю слабость беспощадной твердостью и железной силой воли.
Психоаналитик Эрих Фромм дает совершенно иное толкование влияния семейной и социальной среды, окружавшей Гитлера в детстве, на развитие его характера, что следует из задаваемого им риторического вопроса: «Чем можно объяснить тот факт, что два доброжелательных человека с устойчивой психикой без всяких деструктивных наклонностей произвели на свет чудовище — Адольфа Гитлера?»
Фромм также обращается к преэдиповой фазе в жизни Гитлера. Однако он выдвигает на первый план не традиционные психоаналитические аспекты, а уже упомянутую нами выше раннюю «злокачественную кровосмесительную привязанность» к матери и приходит в результате к личности, мотивированной первичной злокачественной деструктивностью, признаком которой является некрофилия. Под некрофилией в характерологии принято понимать «страстное притяжение ко всему мертвому, гниющему, разлагающемуся, больному; страсть превращать все живое в неживое; разрушать и желать разрушения; исключительный интерес ко всему механическому. Это страсть к расчленению всего живого».
По мнению Фромма, в юности Гитлер мог переживать свою некрофилию только в сфере фантазии. В подтверждение этого тезиса Фромм указывает на то, что уже в возрасте шести лет в характере Гитлера проявились явные признаки нарциссизма, выразившиеся, наряду с прочим, в необычайно сильном стремлении к свободе. Эта тяга к «безответственности, бесконтрольности и прежде всего к свободе от требований действительности» позднее способствовала формированию столь характерного для Гитлера «недостаточного чувства реальности». Проследив эту мысль дальше, мы сможем без особого труда объяснить все последующее его поведение — пренебрежение школой и шкальными учителями, презрение к профессорам Академии изобразительного искусства, на которых он сваливал вину за собственные провалы. Его несокрушимый нарциссизм не могли поколебать никакие поражения: «Чем больше ударов наносила ему жизнь, тем глубже становилась рана его нарциссизма, чем позорнее было унижение, тем сильнее желание отомстить».