Здесь мы вновь сталкиваемся с тягой к праздности и неприязнью к любой упорядоченной, тем более трудной работе, столь характерной для молодых людей с явно выраженной материнской связью. Таким молодым людям кажется, что им незачем марать руки о работу «ради куска хлеба», так как мать всегда о них позаботится. Они живут, так сказать, «в раю, где для них делают все и ничего от них не требуют».
Мать Адольфа делала в буквальном смысле все, чтобы устранить с его пути все препятствия. Он любил элегантно одеваться, и она, по словам Смита, «одела его, как настоящего денди. Возможно, она надеялась, что это повысит его шансы занять какое-то положение в обществе. Если так, то этому ее плану не суждено было сбыться. Одежда служила ему лишь символом независимости и самодостаточной изоляции». В это время он вообще ничем не интересовался, и мать предпринимала попытки пробудить в нем интерес хоть к чему-нибудь. Однако не существовало ничего, ради чего он мог совершить какие-то усилия. Его вполне удовлетворяла та среда, которую он, казалось, наконец нашел в лице Августа Кубицека — ему нужен был некто, готовый долго и терпеливо внимать его бесконечным речам, сопровождающиеся оживленной жестикуляцией и порой производившие впечатление «вулканических извержений». Вскоре Август уже бесконечно восхищается Адольфом и столь же бесконечно почитал его. Этим он преподнес своему другу второй подарок — безоговорочное одобрение и безграничное восхищение. Такую же среду он нашел в лице матери и сестры Паулы, перед которыми «выступал с бесконечными докладами на исторические и политические темы», которые, по словам Паулы, порой принимали характер настоящих видений.
Испытывая обоснованные опасения за будущее Адольфа и надеясь помочь ему в реализации желанной мечты, мать направила его в Академию изобразительного искусства в Мюнхен, откуда он несолоно хлебавши вернулся через несколько месяцев. Тем же кончилась и четырехнедельная поездка в Вену, которую она также оплатила. В это время у Клары Гитлер была обнаружена тяжелая болезнь. Еврейский врач доктор Эдуард Блох, считавшийся «доктором для бедных», обнаружил у нее обширную опухоль груди и направил в Госпиталь милосердных сестер в Линце, где в январе 1907 года ее прооперировал главный врач Карл Урбан. Гистологическое исследование показало наличие Sarcoma musculi pectoralis minoris, то есть исключительно злокачественной опухоли в области малой грудной мышцы. Клара Гитлер пережила эту операцию, но жить ей оставалось уже недолго. Остаток жизни ее мучило сознание того, что сын «не считаясь ни с чем, пойдет дальше по своему пути, так, как если бы он был единственным человеком на свете».
Вена. Годы становления
После того, как Клара, окруженная заботами Адольфа, слегка оправилась, она предоставила ему средства для окончательного переезда в Вену, где он должен был изучать живопись в Академии изобразительного искусства. Однако результат вступительного экзамена оказался нокаутирующим для юного представителя богемы, который до сих пор был погружен в мир грез. Ректор Академии недвусмысленно заявил ему, что в живописцы он не годится и что его способности «по-видимому, лежат в области архитектуры». Позднее Гитлер писал: «Я был так уверен в успехе, что отказ прозвучал для меня ударом грома среди ясного неба». Вот где проявился досрочный уход из реального училища, потому что необходимым условием приема в школу архитектуры было успешное окончание реального училища или средне-технического строительного училища. Но вместо того, чтобы сделать все возможное для скорейшего наверстывания упущенного, он не предпринял ничего — то есть поступил в полном противоречии тому, чем он позднее похвалялся в «Майн Кампф»: «Я хотел стать архитектором, а препятствия существуют не для того, чтобы перед ними капитулировать, а для того, чтобы их ломать, и я хотел сломать это препятствие».
Бредли Смит подводит следующий критический итог провалу Гитлера в венской академии: «Его личность и образ жизни препятствовали ему в признании собственных ошибок, и он не мог принять провал на вступительных экзаменах как знак того, что следует изменить себя. Его эскапизм еще более усилился под влиянием социального высокомерия и презрения к любому труду, который он считал грязным, унизительным или утомительным. В мыслях этого юного сноба царила путаница, и он уже так долго пробездельничал, что был не в состоянии взяться за какую-нибудь неприятную работу или думать о ком-нибудь, кроме себя или о чем-нибудь ином, кроме того, как сделать свою жизнь приятной. После провала на экзаменах в Академию его действия состояли в том, что он вернулся в свою квартиру на Штумпергассе и продолжал там жить так, как будто ничего не случилось. И здесь, в святая святых, он вновь занялся тем, что велеречиво называл «занятиями», то есть царапал карандашом, бездумно глядя перед собой, читал, время от времени совершал прогулки по городу и посещал Оперу». Это удовольствие было ему доступно потому, что наследство отца и пенсия, которую государство платило сиротам своих чиновников, позволяли длительное время вести комфортабельную жизнь. Он одевался в манере юного бездельника, обзавелся черной тросточкой с ручкой из слоновой кости и надеялся таким образом сойти за студента университета. Всем, включая мать и друга Августа, он врал, что учится в Академии. Из этих грез его внезапно вырвало известие о том, что мать при смерти. Это был уже второй, еще более тяжелый удар судьбы, постигший его в течение года.